- Постное? - протиснулась мимо хозяйка закромов. - Хлеб с земляничным вареньем. Обыкновенный.
- А-а... Давай. И на будущее мама...
- Ох, доча, - махнула та рукой, заставив меня вспомнить о своей "миссии".
Хотя если ненадолго про нее вновь забыть... Пост - познавательный процесс. И, честно говоря (Стэнка то поблизости не мельтешит), то, что надо, для переоценки даров жизни. Очень освежает ее восприятие. Вот, например, с тем же хлебом. Казалось бы, что может быть проще? Ан нет! Хлеб в столичных бакалеях бывает: чидалийский овощной, хлеб с сыром и чесноком (не для меня из-за скоромного сыра), джингарские лепешки с зеленью, горчицей, орехами, семенами, хлеб старомодный деревенский с медом и яйцом (и опять я мимо ртом). Да их горы этих хлебов на любой вкус и цвет. А если говорить о крупах, рыбе, овощах, грибах. М-м-м... И то, что раньше воспринималось как обыденная простота, приобретает совершенно новые ноты. А состояние - хоть тарелку с верхом наверни, но, летишь (не смотря на "якорный" живот)... Только один в этом познавательном процессе есть "побочный эффект": глаза закрою - тут же жареная курица на блюде... Думать о светлом...
- Мама, что у вас с папой стряслось?
- В каком смысле? - подняла она от кружки свои глаза.
- В обоюдном. И не юли. Я все равно дознаюсь. Да и не честно это: все в курсе, кроме меня.
- Откуда ты...
- Ма-ма!
- Лишь Гортензия и Нинон. Остальные... догадываются.
- Да о чём?
- "О чём"? - скуксилась родительница. - "О чём"... О том, что твой отец завел себе любовницу на стороне.
- Тысь... моя майка. Не может этого быть, - категорично отрезала я. И бухнула на отрезанный ломоть три ложки варенья.
Мама уныло проследила за процессом, ни слова ни проронив. Лишь губки поджала. Видно, и в правду, уверовала, иначе б... А что "иначе" то? В Бередню ломанулась по дочернему примеру? Или в Анкрим? Вчера читала в газете (да!) об этой стране через океан на восток от Бетана. Основана монахами и мореходами-оборотнями. Предками нашими то есть... И к чему я про нее? - Мама, папа на измену не способен.
- Угу, доча, - глубокий вздох и взглядом в потолок.
- Я тебе точно говорю. Да он ни на кого, кроме тебя и не смотрел никогда. Лишь...
- А вот это - совершенно верно! - вмиг взбодрилась она. - Потому как сказано в прошедшем времени. И-и... не думай, доча, не переживай. Не хватало тебе из-за этого... кобеля седого здоровьем своим и сына рисковать.
- Папа - не "кобель"! - в ответ взъелась я.
Мама выкатила глаза:
- Агата, ты только... тихо-тихо...
- Папа - не кобель. Да, тысь моя майка, может у тебя и доказательства его "кобелизму" есть?
- Доча, я тебя умоляю...
- Выкладывай их, давай! - поздно умолять, дочу понесло. И где теперь это стэнкино "светлое".
Родительница видно оценила момент и мольбы свои свернула, захлопнув рот. Потом его раскрыла:
- Тогда слушай.
- Четырьмя ушами, - уверила я ее.
Мама скосилась на мой живот:
- Началось всё месяца два назад.
- Можешь мне говорить, - ну и дела.
- Я и говорю... А ты не перебивай. И так мысли путаются и вся жизнь, прямо, проносится передо мной, прямо проносится...
- Ма-ма!
- Месяца два назад. И сначала я лишь удивлялась переменам, а потом...
- "Перемены" в чем выражаться начали? - по-деловому влезла я.
- А со смены костюма его, - поскребла рассказчица ногтем по скатерти. - Раньше все время в простом своем ходил. Ну, в двубортном, что мы в Либряне четыре года назад купили, и, вдруг, в кашемировый парадный перелез. Представляешь?
- "Четыре года назад"? - скривила я набок рот (как минимум, плюс восемь фунтов к папиному "скромному" весу). - Представляю... Дальше что?
- Дальше и рубашки, доча, - увесомила родительница. - И белье. То вообще в день мог по два раза. На обед заглянет и чу - в другом обратно бежит.
- Ага, - а вот это уже... да ничего не "уже". - Еще что?
- Пахнет от него стойко дамскими духами, - добавила мама. - Только аромат сложно уловить. Он какой-то... странный, что ли. Все время разный и одинаковый. И еще он сам стал этот свой костюм чистить и ботинки. Каждый день.
