— Хорошо, — сказал он грубо. — Тебя ни о чем не спрашивают.
Он поцеловал ее в губы. И так как он не пытался больше скрывать свою золотую челюсть, то Северина одновременно почувствовала и тепло губ, и холод металла. Вряд ли она когда-нибудь забудет вкус этой смеси.
Марсель пробыл у Дневной Красавицы очень долго. Казалось, он хотел одним махом утолить истомившую его жажду. И Северина где-то в самой глубине сердца почувствовала неясную дрожь. Его объятия доставляли ей слишком большое удовольствие, ей было слишком приятно лежать, прижавшись к нему. Несколько раз она поймала себя на том, что ей хочется погладить невидимое в темноте тело Марселя. Наконец она не выдержала и слегка дотронулась до его плеча. Но тут же отдернула руку, коснувшись какого-то разрыва кожи. Марсель презрительно свистнул.
— Нет у тебя привычки к шрамам, — сказал он. — Что ж, сейчас выработаем.
Он взял запястье Северины и провел ее пальцами вдоль своего тела. Все оно — руки, бедра, спина, живот — было покрыто шрамами от резаных ран.
— Но откуда это у тебя?.. — вскричала Северина.
— Может, ты еще попросишь меня перечислить все мои судимости? Мужчинам вопросы не задают.
Нравоучительная строгость собственного голоса явилась для Марселя своего рода сигналом.
— Ладно, пока, — сказал он.
Северина не смотрела, как он одевается. Она не хотела видеть его шрамы и рубцы, опасаясь, как бы вид этих загадочных мужских отметин не сделал еще более тесными и так уже слишком крепкие узы, связывавшие их.
Силу своей привязанности она смогла оценить только в последующие дни, когда Марсель не показывался в доме. По охватившей ее неотступной тревоге, по странной непреодолимой истоме Северина чувствовала, как ей недостает Марселя. Она боялась, что разонравилась ему, но больше всего ее пугало, как бы не оказалось, что ему нечем заплатить госпоже Анаис, как бы эта причина не развела их в разные стороны.
Вот почему через неделю, снова увидев его красивое, искаженное недоброй гримасой лицо, Северина предложила:
— Если у тебя нет денег, то я могу…
— Замолчи, — закричал он.
Марсель шумно задышал, потом произнес с оскорбительной надменностью:
— Я хорошо знаю, что если б только захотел… Но понимаешь, меня и так содержат уже трое… Но чтобы еще и ты… нет, я не хочу… Поняла?.. А деньги, вот они, деньги — смотри!
Он бросил на стол мятую пачку. В ней были стофранковые купюры вперемешку с мелкими бумажками.
— Я даже не знаю, сколько там, — пренебрежительно сообщил он. — А когда закончатся эти — найдутся другие.
— В таком случае…
— Что в таком случае?
— Почему ты не приходил?
Он почувствовал, как в нем поднимается волна протеста — его обычная реакция на вопросы Северины, и отрезал:
— Довольно, поговорили. Я сюда не для беседы пришел.
Однако в его голосе угадывался скрытый надрыв.
После этого он не пропускал ни одного дня. Поначалу раздраженный и молчаливый, он постепенно становился мягче, как бы уже не пытаясь бороться с захватившим его увлечением. И с каждым разом он все сильнее затрагивал чувства Северины, и с каждым разом ей становилось все труднее освободиться от воспоминания о нем. Так мало-помалу разрушалась каменная стена, до сих пор строго разделявшая две жизни Северины. Брешь в этой стене возникла, несомненно, еще задолго до того, как она заметила ее, но Северина решила, что своим существованием эта брешь обязана следующим обстоятельствам.
В тот день Марсель только что ушел, и пережитые с ним ощущения заставили Северину позабыть о времени; вдруг она вспомнила, что вечером ей предстояло ужинать с Пьером и его друзьями, что Пьер, скорее всего, уже вернулся и тревожится, не обнаружив ее дома. Но, утомленная и еще не остывшая от поцелуев Марселя, она не стала преодолевать свою леность, подсказавшую ей, что возвращаться домой не следует. Она одевалась очень медленно, чтобы ее опоздание стало непреодолимым препятствием, затем позвонила Пьеру, сообщив ему, что примерка задержала ее дольше, чем она предполагала, и что она приедет сразу в ресторан.
Вот так впервые из общества госпожи Анаис, ее пансионерок и клиентов Северина сразу попала в свое обычное окружение. Она почувствовала легкий укол в сердце, когда ожидавшие ее мужчины, увидев ее, поднялись, и перед глазами у нее промелькнуло мимолетное, но отчетливое видение Ипполита, заставлявшего Матильду снять с него пиджак.
