Северина не могла знать, что угрожает Пьеру, но в его чертах, устрашивших ее врожденный инстинкт здоровья, она прочитала, что наказание, против которого она вооружила неистовую любящую руку, обрело еще более жестокую форму, чем все те, от которых раньше ее бросало в холод.
— Я больше не могу, — прошептала она. — Мне нужно выйти.
За дверью ее ждал человек.
— Извините меня, — сказал он, — что я расспрашиваю вас в такую тяжелую минуту, но мне поручено расследование. Ваш муж пока еще не в состоянии говорить, может быть, вы могли бы что-нибудь объяснить.
Северина оперлась о стену. Ее вдруг поразила мысль, до этого не приходившая ей в голову. Она — сообщница Марселя, и ее арестуют.
— Ну, господин следователь, — воскликнул практикант, — откуда же мадам знает! Вам же господин Юссон сказал, что метили в него и что доктора Серизи ударили случайно.
Он отвел комиссара в сторону и сказал ему тихо:
— Я понимаю, это ваш долг, но все-таки пощадите эту несчастную женщину, не беспокойте ее хоть какое-то время. Они так друг друга любят, она же еле держится на ногах.
Северина посмотрела вслед комиссару, с трудом понимая, что пока ее оставили на свободе. Потом робко спросила:
— Вы говорите о Юссоне, вы его видели?
— Да я же, кажется, уже сказал вам, мадам…
Северина смутно припомнила, что по дороге в больницу практикант что-то рассказывал ей, но тогда ее сознание оказалось неспособным что-либо воспринимать. Она попросила его повторить. Только тут она с ужасающей ясностью установила для себя последовательность событий, начиная с того самого прыжка Марселя, увиденного ею, когда он лишь только обозначился в его мышцах и в линии затылка. Северина прокусила себе губу, чтобы не застонать: «Это я, я направила удар».
И, словно чувство ответственности за все произошедшее вдруг усилило опасность, которой подвергался Пьер, она прошептала:
— Он умрет.
— Нет, нет, я вас умоляю, успокойтесь, — сказал практикант. — Вы же слышали, что сказал патрон. Серизи выкарабкается, это бесспорно.
— Почему же он не шевелится?
— После такого удара это естественно. Но жить он будет, в этом я вам клянусь.
Северина почувствовала, что, хотя это заверение друга Пьера и было искренним, оно не снимало всех его тревог. Но какое имело значение, сколько продлится выздоровление и будет ли слишком неприятным лечение, если Пьер все-таки будет жить.
Остаток дня она провела у постели больного. Он был по-прежнему неподвижен. Иногда Северина, охваченная испугом, склонялась над ним, слушала его сердце. Оно тихо билось. Тогда она успокаивалась и запрещала себе думать о странном бездействии всех его мышц.
Когда начало смеркаться, профессор Анри пришел сменить повязку и осмотреть рану. Северина невольно подняла глаза на это темное отверстие. Через него вытекла самая дорогая для нее кровь и, может быть, что-то еще более драгоценное. Она видела оружие, которое проделало эту дыру. Раздеваясь, Марсель всегда клал под подушку револьвер и нож с бежевой роговой ручкой. Северина держала его в руках, поглаживая стопор. У нее застучали зубы.
— Лучше будет, если вы пойдете домой и попытаетесь уснуть, — сказал профессор. — За Серизи будет хороший уход, я гарантирую. А вам, вам понадобятся силы завтра. Завтрашний день многое решит… Речь здесь идет не о жизни, но… В общем, посмотрим. Идите отдохните.
Она повиновалась с каким-то тайным удовлетворением. Однако домой она не пошла. У нее возникло глухое, неодолимое желание, которого она испугалась лишь в тот момент, когда назвала шоферу адрес Юссона. Некий закон мощного тяготения нес ее к этому человеку, с которого все началось, которым, казалось, все должно было и кончиться, к единственному человеку, который знал о ней все.
Едва Северина увидела Юссона, как тут же поняла, что тот ждал ее прихода.
— Я знал, — отсутствующим голосом произнес он. Он провел ее в гостиную, полную роскоши и покоя.
Хотя лето было в самом разгаре, в камине полыхали дрова. Юссон сел напротив огня, опустил вниз длинные кисти рук.
— Ничего нового, так ведь? — спросил он таким же странно-отрешенным голосом. — Я только что звонил в больницу. Там сейчас определяется цена моего спасения.
