Хотя дело «Лемпицка – Хехт – Эрланген» получило свое судебное разрешение, я не могу освободиться от впечатления, что, в сущности, ничего не выяснено. И уж тем более не выяснено, имеется ли какая-нибудь связь между этим делом и убийством Исайи Круза на ипподроме, которое совершено с помощью «магнума» Дистели в тот час, когда он в больнице умирал от рака. Может быть, следовало бы начать все сначала, но на этот раз со свидетелей. Кто в этом случае свидетели? Например, сестра Лемпицкой, мадемуазель София Андросович, на которую мы вообще почти не обратили внимания. Когда я позвонил ей, она рассмеялась прямо в трубку и сказала:
– Наконец-то вы и обо мне вспомнили, господин старший следователь! А я все думала, произойдет ли это когда-нибудь и если да, то когда именно. Но поговорить в домашней обстановке мы не сможем. Я не смогу позвать вас к себе, потому что мой адрес – купе спального вагона. Я обожаю путешествовать. Придется вам пригласить меня на ужин в какой-нибудь хороший ресторан, ведь счет вам все равно оплатят на службе.
Я тут же так и сделал. Как только мы уселись за стол, спросил ее:
– Это ваша сестра, госпожа Лемпицка, убила господина Исайю Круза, управляющего букмекерской конторой на ипподроме?
– Красавец мой, что за мысли приходят тебе в голову? – Мадемуазель Андросович молниеносно перешла на «ты». – Моя сестра упокоилась, и мне не нужно защищать ее, ты ей уже ничего не сможешь сделать, но все-таки я расскажу тебе, как обстояло дело. Когда убили этого твоего Круза и когда об этом сообщили по телевизору, Лемпицка была у меня. Она весь вечер проплакала из-за своего певца, который лежал в больнице. От слез зрачки ее глаз покрылись пятнышками, как глаза змеи. А что же касается тебя, то могу сказать, что я о тебе думаю, хочешь? В двадцать лет мужчины еще грудные младенцы, в тридцать – дети, в сорок у них начинается половое созревание, а после этого они больше не пригодны ни к какому употреблению.
Вчера я наведался в «Symptom House» и застал там Алексу Клозевица. Я не видел его с того самого дня, когда он появлялся в зале суда, и мне хотелось с ним поговорить. Постольку поскольку он выполнил все, что потребовал от него суд, я считал, что мой визит не должен его слишком обеспокоить. Из всего, что было связано с делом «Дистели – Лемпицка – Хехт», меньше всего ясности у меня было относительно Клозевица, и мне захотелось снова попытаться что-нибудь разнюхать в его «храме». Я позвонил ему по телефону и сообщил о своем намерении.
– Приходите лучше вечером. Мне кажется, погода будет ясной, – заметил он.
В тот вечер он был любезен, однако казалось, что он, как у нас говорят, что-то прячет за пазухой. Я сказал ему, что меня интересуют его занятия снами, и попросил продемонстрировать что-нибудь, имеющее отношение к моим снам. К любым, независимо от того, снились они мне или нет. Он немного оживился и показал мне с одной из террас своей «обители» звездное небо.
– Под каким знаком вы родились, господин старший следователь? – спросил он меня, и когда я ответил, что это «Рыбы», он воздел к небу палец и принялся показывать и объяснять:
– Во вневременной зоне вашего созвездия, где роятся ваши приснившиеся и еще не приснившиеся сны, находятся четыре рыбы. Две из них, так сказать, «на суше», а две другие в области Млечного Пути. Видите их? Там парят ваши сны. Даже те, которые вам еще только должны присниться, причем далеко не все из них вы сможете увидеть до конца, потому что их прервет ваша смерть.
– Что же это, вы мне угрожаете, господин Клозевиц?
– Для этого нет никаких оснований. Есть много людей, сны которых прервала смерть, и во Вселенной всегда имеется избыток неприснившихся снов, так же как здесь, у нас, недочитанных книг… Я просто все это читаю по звездам. Тонны снов каждую ночь остаются без своих адресатов.
Несколько дней назад я побывал у доктора Арнольда Макинтоша, врача покойной Лемпицкой. Мы сели поговорить о ней, точнее, говорил он, а я его внимательно слушал, не задавая никаких вопросов. У него под носом были усы, похожие на галстук-бабочку. Он рассказывал обо всем, кроме состояния ее здоровья.
