– В каких отношениях вы были с Лемпицкой?
– В самых сердечных.
– Что это значит?
– Я с ней пилился.
– А с леди Хехт?
– Ее я долбал.
– В чем разница?
– Вам бы следовало знать, что это означает. Вы же взрослый человек. Леди Хехт я трахал как мужчину, а Лемпицку как женщину.
– Из-за чего вы убили Лемпицку?
– Самозащита. Мы с ней выстрелили друг в друга одновременно.
– Но в ее револьвере не было патронов. Зачем ей было стрелять? Он же был разряжен.
– Но я-то этого не знал.
– Это вы говорите… Ну да ладно, вот только последний вопрос вам задам. Это вы потребовали от Лемпицкой, чтобы она убила леди Хехт?
– Разумеется нет. Она убила ее из ревности. Однако старший следователь не должен был бы задавать вопроса, относительно которого ему заранее известно, что положительный ответ на него не может быть правдивым.
Я познакомился с подругой покойной Лемпицкой. Спросил ее, о чем они говорили, когда виделись в последний раз.
– Точно не помню. Она была какой-то молчаливой.
– ?
– Знаете, она пользовалась уик-эндами как своего рода «виагрой», а понедельниками как пенициллином… Когда мы с ней встретились в последний раз, я, кажется, спрашивала ее о чем-то вроде того, почему у одних оргазм продолжается дольше, а у других короче. Потому, ответила она, что у одних дольше, а у других короче продолжается настоящее, у одних дольше, а у других короче продолжается смерть.
«Умному человеку двух слов хватит, а трех недостаточно!» – подумал я, прощаясь.
Я запросил тюрьму о том, получал ли Эрланген в заключении почту и от кого. Из всего, что они предоставили в мое распоряжение, самой интересной оказалась любовная переписка. Писала ему только одна женщина, и из копии ее почтовой открытки я сделал вывод, что раньше они никогда не встречались. Женщина подписывалась «R. Alfa» и была инициатором этой переписки, к чему ее подтолкнула фотография Эрлангена, опубликованная в газетной криминальной хронике рядом с сообщением о его деле. Она считала его невинно осужденным и хотела своими письмами облегчить ему пребывание в заключении. Что писал ей он, разумеется, неизвестно, но, судя по одному ее письму, которое было вскрыто из-за того, что в конверте находилось что-то твердое, и таким образом оказалось доступно тюремному начальству, она посылала ему любовные стихи и ждала встречи с ним, после того как он окажется на свободе. Вот эти стихи из письма:
Отнимет время все, что нам ссудило,
Но кроме времени с нас взыскивает правда,
А для нее взять, что давала, – мало,
Захочет больше, чем у нас когда-то было.
Тихонько падает покров со всех вещей,
Их нагота меня, я вижу, раздевает,
Но ты одет сиянием свечей,
И тени чистые тебя от всех скрывают,
А моя тайна только лишь в тебе
Пока еще живет, не умирает.
Я наконец догадался, что у Клозевица был исключительно развитый и тонкий нюх. Об этом ведь даже говорили. Как-то раз Лемпицка сказала мне таинственно, словно раскрывая corpus delicti против Клозевица:
– Этот может унюхать, как смердят курицы из книги Киша «Ранние страдания» и лепешка буйвола с рисунка Пабло Пикассо.
Эти слова я запомнил хорошо, но вот никак не могу вспомнить, о ком это недавно прочитал (а может, я это видел во сне?), что у него был такой же хороший нюх… Кто это был? Завтра с утра потребую от компьютера перекопать сны Дистели и Лемпицкой, чтобы найти того, кто там, в снах, обладал прекрасным нюхом…
Из любовной переписки между заключенным Эрлангеном и неизвестной особой я узнал о ней только то, что она подписывалась чем-то вроде шифра – «R. Alfa». Я справился в компьютерных энциклопедиях обо всем, что связано с буквой «альфа». И пришел к заключению, что, скорее всего, «R. Alfa» – это сокращение из области астрологии, которое в расшифрованном виде звучит как Rektascenzia Alfa, а такая ректосценция соответствует зодиакальному знаку «Рак». Из этого следует, что женщина, которая писала Эрлангену в тюрьму любовные письма, родилась под знаком «Рак», чем и объясняется то обстоятельство, что на оборотной стороне ее писем вместо имени и адреса стояло изображение пяти звезд раздвоенного созвездия Рака:
