В темноте прихожей сверкнул металл, послышалось бряцание сабли, и выходная дверь со стуком захлопнулась.
Оцепеневшие ученики пришли в себя, загалдели:
– Ваше величество! Ему одному не справиться!..
– Идите, – сказал господарь. – Все равно учение вам не идет впрок…
Парни кинулись в прихожую, расхватали свои сабли. Учитель Какавела схватился за голову и бессильно опустился на стул.
– А я думал, что воспитал из тебя философа, Дмитрий. Большого ученого. Надеялся, что рядом с твоим именем когда-нибудь упомянут и мое… А ты стал солдатом, как твой отец, да будет земля ему пухом!..
Кантемир подошел к учителю, сел рядом и положил руку на его плечо.
– Не моя вина, учитель, что между наукой и войной приходится выбирать войну!
Некулче некоторое время смотрел в окно, потом подошел к Кантемиру. Вид у спэтара был подавленный. Он хотел было что-то сказать. Но и учитель и господарь молчали.
Парни буйной ватагой высыпали во двор. Турки сначала растерялись, но, сосчитав противников и убедившись, что их совсем немного, оживились.
Крестьяне повскакали на ноги, в страхе бросились кто куда, но, настигаемые ятаганами, падали на землю. Турки не щадили никого: ни женщин, ни детей.
Некулче снова посмотрел во двор, и его охватила дрожь. Он оторвался от окна и каким-то чужим, хриплым голосом крикнул:
– Игумен! Есть у тебя в монастыре топоры и вилы?
Пансий не успел ответить, а спэтар уже схватил его за руку и потащил к выходу. Встал и Кантемир, но Какавела преградил ему путь:
– Опомнись, Дмитрий!..
Открылись окна келий, двери погребов. Во двор полетели вилы, топоры. Крестьяне хватали их и собирались вокруг спэтара. Турки, теснимые со всех сторон, стали отступать в глубину двора, туда, где сходились углом монастырские стены.
Лязг оружия за окном становился то громче, то тише… И только когда шум схватки утих совсем и в комнате стало слышно, как жужжит под потолком муха, Кантемир встал и подошел к окну.
Прежде всего он взглянул в сторону ворот. Они уже были закрыты на засов. Потом посмотрел в сад и увидел монахов. Двое из них волочили за ноги два трупа. Двое копали в сторонке могилы. Еще несколько монахов поливали водой мощенные камнем дорожки. Школяры столпились у колодца – обмывали раны.
– Все целы? – спросил их господарь.
Школяры подняли длинноволосые головы.
– Спасибо, ваше величество, – отозвался Некулче, входя в комнату. – Не совсем…
Спэтар был весь в поту и в пыли, но лицо его снова стало спокойным и ясным, словно ничего не произошло.
Кантемир смотрел на него с удивлением.
– Ты как-то похвалился мне, что приступил к составлению молдавской летописи, от времени господаря Дыбижи-Водз…
– Да, господарь.
– И как ты думаешь дальше писать ее – пером или саблей?
Некулче, поглаживая растрепавшуюся бороду, ответил уверенно:
– Не моя вина, господарь, что между пером и саблей приходится выбирать саблю.
Привратник проводил пашу в библиотеку и удалился. Бендерский сераскер взглянул на книжные полки, на мраморные бюсты и опустился в кресло. Потом взглянул на часы на стене и снова встал.
Открылась дверь, вошел слуга с кофейным прибором на подносе.
– Долго мне еще ждать? – пронзил его взглядом Измаил-паша.
Слуга поставил серебряный поднос на круглый столик и недоуменно пожал плечами. Это не понравилось паше, но слуга был слишком ничтожным, чтобы выказывать ему свой гнев.
Снова оставшись один, паша поднес к губам чашку с кофе. Напиток был чересчур горяч. Какое-то время Измаил-паша нетерпеливо прохаживался по библиотеке, затем открыл застекленную дверь и вышел на крыльцо.
У крепостной стены, на зеленой лужайке, стояли построенные в две шеренги пехотинцы, все в новой форме, и между шеренгами щеголеватый офицер подавал команды, вертя во все стороны головой, словно петух.
– Открой полок! Сыпь порох! Закрой полок! Достань патрон! Мушкет к ноге! Скуси патрон! Достань шомпол! Заряжай! Взведи курок! Целься! Огонь!
Раздался залп. Окна дворца зазвенели и затянулись дымом.
– Господарь Дмитрий Кантемир ждет пашу Бендерского! – донесся голос привратника.
Измаил-паша прошел через темный коридор, свернул налево и очутился в приемной.
