Люди, молча сидевшие у стен по скамье, показались ему знакомыми: может, среди них есть те, которые два года назад видели его позорный исход из Коломны? Все смотрели на него, но никто не шевельнулся. Кирилл перекрестился в угол и сел.
Он скоро догадался, почему все молчали: здесь слушали побывальщину; старик сказитель на чурбаке возле печи отпивал квас из большой уполовни. Кирилл вошел в перерыве между событиями: Илья, оседлав коня, выехал в чистое поле навстречу врагу. Это была та же песнь об Илье и Калине, которую Кирилл впервые слышал от Тимоши.
Старик поставил уполовник на кадку и обернулся к Кириллу:
— Да, так, значит, об Илье и Алине песня складена. Послухай, гостюшко.
«За купца меня принял», — подумал Кирилл. И пока старик отирал ладонью волосы вокруг рта, готовясь продолжать, Кирилл толкнул мальчишку, сидевшего у его скамьи на полу:
— Подь, отроче, поглядь коня.
Мальчишка поспешно ушел, а Кирилл подумал: «Пусть и впредь за купца чтят».
Он оглянулся — кто тут хозяин? Надо бы еды спросить. Старик же сказал ему:
— Потерпи малость. Вместе и поснедаем. А пока послухай.
— Пой, пой, отче. Я повременю.
Старик-то и оказался хозяином.
Он допел неторопливо и складно. Он пел короче, выпустил троекратный наезд Ильи, и песня вышла крепче, как удар меча.
— А я слыхал: не с Алином, а с Калином Илья бился.
— Это кто как называет, все одно — татарин. Да давно ль слыхал?
— Да вчера.
— То-то! А то уж я помыслил, не прежде ли когда. Нет той песни, какой я бы не слыхивал.
— Спеваешь?
— Надо ж дорожного человека приветить. На то и живу.
— Ну, приветь, коли снедь сыщется.
— Повремени маленько. Сейчас хозяйка корову выдоит.
Заезжие оживились.
— Хороша песня, — сказал один.
— А не бывать тому, чтоб татар побили! Сразу не сломили, теперича сил не собрать, — усомнился белоглазый рыжий парень.
— Аль слеп? Войско-то видал?
— Войско не малое. Вот богатый гость насшибает рубликов.
— А чем? — спросил Кирилл.
— Сшибешь, говорю, рубликов. На то небось и за войском гонишься.
— А ты меня почему за гостя чтишь?
— Да по сану, да и по жуковинью видать. Что ж, мы людей, что ль, не видывали? Да только скажу, не первой ты тут идешь, вашего званья там как в Москве на торгу.
— Много?
— А купец только и ждет, где б кровью запахло, — там рубли шальные, все одно помирать.
Кирилл пригляделся к мужикам повнимательнее — им-то куда в такое время спешить? Один особенно вороват показался — в глаза не смотрит, сидит, как сова, в темный уголок схоронился от света. А вострая бороденка никак укрыть плутовского рта не может.
Заметив на себе взгляд Кирилла, он принялся зевать и крестить зевоту.
«Наводит тень на плетень», — подумал Кирилл.
— Далек ли ваш-то путь, братцы?
— К Звенигороду на ярмонь.
— Далеко направились.
— Пироги печь, — сказал другой, — наше дело такое.
— Пироги-то с требухой, что ли? — спросил Кирилл, прямо оборотясь к остробородому отщепенцу.
Но тот благодушно вытер ладонью лицо и только потом не спеша ответил, будто Кириллов соучастник:
— Кто ж их знает? Может, с капустой. Темный народ.
«Ловко отрекся», — подумал Кирилл.
— А сам-то печку, что ль, под пироги раздувать будешь? — спросил он.
— Я сам по себе.
— А и так расчет есть, — согласился Кирилл. — Коли тебе начинка останется.
Рыжий парень скосил недобрый глаз на отщепенца:
— Он, видать, пирогом пирог начинить мечтает, да хиловат.
Кирилл не сомневался больше: войска прошли, за войсками прошли купцы, а следом за купцами эти бредут — с купцов шкуру сдирать. Бредут, да опасаются друг друга — нет ли кого, кто и у них пирог отнимет.
Рука у Кирилла ощупала пояс: тут ли кинжал?
Вошла хозяйка. Запахло парным молоком и навозом. Поставила бадью на скамью и загремела заслонкой.
Постояльцы похлебали хозяйского варева — постную похлебку, где разварной горох да грибки хорошо были сдобрены луком.
— А медов не варишь? — спросили у хозяина.
— Сам не варю и другим не велю. Стоять у меня стой, песню пой, щи хлебай, а о меде не бай.
— Стол без медов — как песня без слов.
— Это как на чей разум! — сурово ответил старик.
— Что ж, худоумными нас почел? — грозно спросил остробородый.
— Не замай, Щап! — тихо проговорил Кириллов сосед остробородому.
