Кирилл нашел своей ватаге место, разожгли костры. Воины подошли любопытствовать:
— Кого бог принес?
— Душегубов, — ответил Кирилл.
— Ой, что б тебя! Ты взаправду скажи.
— Взаправду и говорю: татей, душегубов, разбойников. А я атаман им.
— Да где ж это разбойники в княжьем обличье ходят?
— А на ком таково обличье?
— Да глянь на себя — весь золотом осиян!
Тонкий, сухой, весь обросший сединой, как мхом, опираясь на длинный посох, к ним подошел старик. Коричневое лицо, как у суздальского святого, покрылось будто зеленоватой плесенью, лишь глаза смотрели твердо и строго. Старик сказал:
— Нет здесь ни татей, ни душегубов. Здесь все воины! А коли ты есть князь, должен с молитвой изготовиться: ведешь не в разбой, а в битву. Все свои прежние грехи вспомяни и покайся. Все тебе простится: кровь, пролитая за правое дело, как огонь, всякую нечисть смывает.
И он, пошел от рати к рати, от полка к полку, суровыми глазами из-под нависших бровей вглядываясь в воинов — мужественны ли, тверды ли, разумеют ли подвиг, готовы ли совершить его.
Кирилл тоже пошел меж воинами. Вывертывались из-под ног большие кудлатые псы, пришедшие за ополчениями, может быть, от самого Белого моря. Густо пахло дымом и варевом. И вдруг лицо к лицу перед ним встала широкоплечая громадина. Она глядела исподлобья и растерянно ворочала круглыми холодными глазами.
— Здорово, Гриша! — сказал Кирилл, и Капустин спросил:
— Пришел?
— А как же!
— Ну, тогда ладно.
Они молча постояли друг перед другом, и Гриша рассмотрел и Кириллово вооруженье, и самого Кирилла; рассмотрел, тяжело дыша, будто долго догонял и наконец дорвался.
— Хорошо, что пришел.
— А то б?
— Поймали б.
— Князь тоже здесь?
— Весь путь — с нами. Здеся. У него в Чернаве совет.
Опять помолчали, разглядывая друг друга.
— А ты ловок! — сказал Гриша. — В Рязани-то промеж пальцев вывернулся.
— Да и ты, гусь, среди белого дня поймать орла вздумал!
— Да я вижу: орел!
— Ты где?
— При Андрее Ольгердовиче. В Запасном.
— Я иду сведать, куда нас поставят.
— К нам просись. Ежели у тебя все таковы, могутная рать будет.
— А далеко в Запасном. Мне б к переду ближе.
— Я те говорю: с татарами нельзя знать, кто будет впереди, кто сзади. Просись к нам, вместе будем.
— Пойду сведаю.
Они разошлись, и Кирилл пошел искать Клима.
Отъезжали сторожевые заставы.
Плескалась вода о конские бока: на ту сторону реки перебирались дозоры — «языка» добыть, нехристей проведать. Много глаз следило за удальцами. Что их там ждет? Каждая пядь неведомого поля грозила им стрелой, засадой.
Дозорные вышли на берег, отряхнулись, затянули подпруги, взяли копья на руку. Многие взглядом провожали их вдаль.
— Мамайского меда испробуют.
— Сами ихнево царя отпотчевают.
Раскидывались шатры княжеские и боярские. Воеводы уходили к своим полкам стелиться на ночь. Многие ждали: не доезжая Дону, в Чернаве, князья и большие воеводы остановились на совет.
Войска ждали вестей оттуда.
Войска от Лопасни прошли к реке Осетру, потом через Березуй-город вышли по старой Данковской дороге на Дорожин-город, к реке Таболе, и, пройдя Чернаву, теперь стояли у Дона.
Наполовину врытые в землю, как червивые грибы, склонившиеся в траву, гнили низкие избы Чернавы.
Пригнувшись, лезли в дверь князья. Пригнувшись, рассаживались на скамьях.
Стены избы изнутри были чисты, — видно, хозяйки шпарили их, вениками терли, хвощом, песком. Лишь верхние венцы и потолок, будто от черного китайского лака, поблескивали копотью. Отдушина в стене, через которую выходит дым из жилья, светилась позади печи; через нее виднелось осеннее небо, в седых лохмотьях туч просвечивала синева.
Пока рассаживались, пока кое-кто черпал донскую воду ковшом из хозяйкиной кади, слуги застилали стол тканой скатертью, затеплили свечи в серебряных ставцах. Розоватым струящимся светом наполнилось жилье, и тени людей, застя свет, ворочались по стенам.
Князья расселись вокруг стола. Бояре расстановились позади. Князь Холмский обернулся к Боброку и негромко спросил:
— Не худо ль — на дворе день, а тут свечи запалены?
— Не робей, князь: в церквах палят, худа не имут.
