– Тогда, наверное, это приличные деньжата были…
– Наверное, – грустно согласился Сашка. – Только вскоре Чкалов разбился, а деда Артема расстреляли как вредителя. Бабка нищенствовала, но в сберкассу не пошла – боялась, что по этому чкаловскому подарку ее вспомнят и пригребут для комплекта.
– Грустная история…
Сашка пронзительно посмотрел на меня и едко, зыбким своим тоном сказал:
– Боюсь, ты меня не понял. Мне кажется, ты заподозрил меня в сентиментальной печали…
– Ну, знаешь, бодриться-веселиться тоже поводов не видно, – заметил я.
– А не надо грустить или веселиться – понимать надо! – яростно сказал Серебровский. – Наверное, ты уже плохо помнишь моего отца – он был гением. Безответным, тихим, занюханным гением. Ты знаешь, чем он занимался?
– Нет, конечно, – пожал я плечами. – Он, кажется, в каком-то ракетном ящике инженерил…
– Вот именно – безвидно и безнадежно инженерил. Но до этого он первым в мире придумал систему гироскопического управления летательными аппаратами. Понимаешь? – с напором спрашивал Сашка.
– Не понимаю, – честно признался я. – Я совсем не по этому делу…
– Да и все начальники, к кому он обращался с этим выдающимся изобретением, были не по этому делу. Потом он надоел начальству, его группу разогнали, а тему закрыли навсегда – разработки бесперспективны, научно-технической и оборонной ценности не содержат. Вот он в ящике и инженерил лет пятнадцать, пока не умер. Сорок шесть старику было. А рассчитались за него с нашими долболомами американцы…
– Каким образом? – удивился я.
– Они создали новое поколение оружия – крылатые ракеты. И все вооружение нашей непобедимой и несокрушимой перед этими ракетами стало горами металлолома. Крылатые ракеты работают на тех же системах, что придумал когда-то мой батька. Смешно, мой тихий бессловесный отец мог продлить век коммунизма. Но не случилось…
Сашка забрал у меня из рук старую сберкнижку, положил ее обратно в сейф, щелкнул замок на дверце.
– По этой книжке можно изучать историю нашей страны, – сказал он. – Мало кто понимает, что деньги, как состав крови, отражают состояние здоровья народа, самочувствие государства. То, чем с нами расплачивались семьдесят лет, были не деньги. Фальшак, бумажки, талоны на питание. А у талонов не бывает долгий век. Ты чего улыбаешься?
– Смешная фантазия пришла – представляешь, если бы Чкалов положил на имя твоего старика сто франков в швейцарский банк, – предположил я. – Что стало бы с ними за шестьдесят лет с лихом?
– Я на них себе дом под Лозанной купил бы, – сказал зыбко Сашка – не то всерьез, не то шутил. – А книжечка сберегательная – мой расчетный чек с державой! Больше я ей ничего и никогда не должен…
Негромко загудел зуммер на переговорнике, замигала лампочка, и голос секретарши Нади нас мгновенно вздрючил:
– Александр Игнатьич, в приемной Людмила Андреевна. Она хочет вас немедленно видеть…
– Пригласи, – сказал Сашка и уже шел к двери, навстречу Люде, бледной, в смазанном макияже и растрепанных чувствах. – Что случилось? – быстро спросил Серебровский.
– Здравствуй, Саша! – Она вглядывалась в его лицо, будто стремилась понять или вспомнить что-то безнадежно ускользнувшее из памяти.
– Здравствуй, Люда, здравствуй… Почему ты здесь?
Она расстегнула замок сумки, достала запечатанный конверт и молча протянула Серебровскому.
ТЕПЛО, ТЕПЛЕЕ…
В «Бетимпексе» начальник поисковой группы докладывает Павлюченко, бывшему Николай Иванычу.
– Вот эту группу домов мы прочесали, – показывает он пальцем на схеме. – Вы обещали добавить людей, тогда перейдем на левую сторону улицы Огурцова…
– Сегодня же, – кивает Павлюченко. – Бойко вполне мог обмануть этого придурка водилу – дать ему ложный след.
– И еще! Нас аккуратно, но вполне профессионально пасут.
– Плевать! – отмахивается Павлюченко. – Это люди Серебровского. У них вообще нет никаких концов, поэтому они от безнадеги пытаются раскинуть сети на ловца. Мы все равно на шаг впереди…
Поисковик протягивает ему газету «МК», показывает объявление – «Верный Конь, Хитрый Пес, Бойкий Кот…».
– Этого парня из Интерпола зовут Ордынцев?
Павлюченко читает объявление, хмыкает досадливо:
