Наверное, бессонными южными ночами в Талахасси, в режимном блоке федеральной тюрьмы, страдая от духоты и бесконечности неволи, он вспоминает волшебную попку своей лаборантки, восходящую над ним, как луна, сулящая покой и утешение. Но в сон-мечту врывается со страниц сказки черт в обличье молодого феда Стивена Полка, дрожащего от азарта погони и отнимающего мечту, подсовывая взамен раздробленную голову ненавистной жены. Может быть, это и есть отмщение?
Нечто похожее на эту горячку, которая сотрясает изнутри в ожидании результата, не покидало Полка и сейчас.
Полк вспоминал, как в детстве отец нравоучительно-весело повторял ему:
– Я, как изобретатель микроскопа Антон Ван Левенгук, хочу, чтобы ты помнил – «всякий, кто хочет понять смысл тайны, должен быть всегда погружен в свои мысли»…
Вместе с бригадой Джордана, привлекая детективов из территориальной полиции, Полк под микроскопом профессиональной подозрительности изучал огромный список людей, так или иначе имевших доступ на кухню госпиталя.
Толпу людей, как на сите, трясли, проверяли, перетирали, и список этот постепенно уменьшался, просеивался, утрясался, и те, что остались непроцеженными на донышке полицейского решета, доставляли сейчас большие хлопоты. Эти люди, вызывающие пристальный интерес полиции криминальными страничками биографии или какими-то связями с русскими, могли навести на следы убийц Лахмана и Драпкина. Но у них у всех было надежное алиби или очень простые и убедительные объяснения, почему они не могли иметь никакого отношения к убийству на кухне госпиталя…
Полк встал, направился в коридор, налил себе из кофейной машины коричневой бурды, закурил. Вспомнил о вчерашнем разговоре с отцом. После встречи с Фрилэндом Полк хотел написать отцу большое письмо, но с каждым прожитым часом его решимость иссякала, и закончилось тем, что он позвонил вчера отцу по телефону. Слушал его старческий, хриплый, чуть дребезжащий голос, представлял себе отца в его пахнущем табаком и книжной пылью кабинете – худого, с марктвеновскими толстыми седыми усами. К старости отец стал настолько тонок и изящен, что казалось, будто его скелет выточен из слоновой кости. Впервые в жизни Полк понял, что отец очень стар и нездоров, что он скоро умрет, и от любви и бессилия что-нибудь изменить Полку хотелось плакать.
Отец говорил:
– Сынок, ты умный парень, и надеюсь, что ты поймешь меня… Я хотел тебя избавить от многих искушений, соблазнов и ошибок… Я тебя очень люблю… Так я любил только твою мать, удивительный подарок, который сделала мне судьба… Я хотел, чтобы ты вспомнил расписку, которую ты дал своей маме…
Господи Боже ты мой! Он об этом помнил! О старой расписке!
Наверняка он хранит ее в своей потрескавшейся деревянной шкатулке среди самых ценных бумаг. Когда же это было? Полк учился тогда в школе, и мать очень сердилась и плакала – учителя жаловались на его непослушание и своеволие, на дерзкие вопросы и странные выходки.
Полк оправдывался:
– Мама, они врут! Как только они не могут ответить на мой вопрос, они говорят, что я хочу сорвать занятия! А я хочу знать правду и поступать так, как я считаю правильным. А чтобы ты не сомневалась, я выдам тебе долговое обязательство… – Он схватил со стола квитанцию из химчистки и на оборотной стороне написал: «Я, Стивен Полк, ученик двенадцатого класса школы имени Игнатия Лойолы, обязуюсь в течение следующих десяти лет стать великим человеком. Заверяю своей подписью и, если я не выполню обязательство, обещаю смириться, быть приличным мальчиком и принести тебе свои извинения. Стивен Полк».
Мать прочитала эту расписку, засмеялась и сказала со вздохом:
– Я не настаиваю, чтобы ты стал великим человеком, мне это не нужно. Стань хорошим человеком, мне этого будет вполне достаточно…
Это было так давно, это было просто старой шуткой, Полк забыл о ней. Он не стал великим человеком. И никогда им не станет. Да и не очень-то хотелось. Просто жил как жил. А отец помнил.
И вчера Полк сказал отцу:
– Не думай об этом, старик. Мне сказал Фрилэнд, что ты все делал в жизни не так, как другие. Ты и это сделал не так. Но все, что ты делал, меня устраивает… Я тебя люблю… Сейчас у меня очень трудное время, но недели через две я закончу все это и приеду к тебе. Я должен поехать в Россию, но перед этим я прикачу к тебе. Возьму отпуск, и будем жить, как когда-то. Будем ходить на рыбалку. Поедем на лодке, возьмем палатку, будем жить с тобой на озерах… Я тебе обещаю. Ты будешь меня дожидаться?
