– Понятно, – кивнула Лена. – Для пущей открытости. Мы открыты для стука?
– Примерно так… А ты почему про Ваську моего заговорила?
– Я хочу, чтобы у тебя было все хорошо. – Она смотрела на меня в упор смеющимися круглыми глазами. – И вообще, я люблю детей.
– А чего своих не заведешь?
– Ты что, мой возлюбленный руководитель? Я сама еще дитя, нежный ребенок, нераспустившийся цветок! Лет этак через восемь – десять все организуется, можно будет заняться прямым воспроизводством…
Она взяла меня обеими руками за уши, притянула к себе, стала быстро целовать в глаза, лоб, губы, жалюще-остро-сладко целовала и смеялась.
– Чего сейчас развеселилась? – спросил я. – Скажи правду, мой нераспустившийся распущенный цветок.
– Мы – я и наш босс Александр Игнатьич – любим детей сильной платонической любовью. Он не только своего Ваньку любит, он и чужих деток обожает…
– Да-а? – протянул я неуверенно. – Свежо предание!
Лена села передо мной на стол, обхватила меня своими длинными сильными ногами, подтянула вплотную.
– Несколько лет назад охранник-дурак упустил со сворки Мракобеса, хозяйского питбуля. Ты это чудовище видел, представляешь. Ну, естественно, добрый песик в кровь искусал соседского мальчишку. Мальчонка-то пустяковый, а папаня его – некстати первый замминистра финансов. Объеденного кабыздохом парня забрали в больницу, и запахло грандиозным скандалом…
– Не поверю, что Хитрый Пес не мог откупиться.
– Серенький мой властитель, любимый командир! Конечно, деньги решают все, но есть ситуации, отягощенные эмоциональными глупостями – родительский испуг, материнский гнев, общая ненависть к собакам-людоедам. Как говорит Серебровский, разрушительное действие внесистемного фактора. Надо было сделать так, чтобы допрежь скандала в газетах и заявления в прокуратуру потерпевшие сами оказались довольны укусами…
– Для этого надо было, чтобы вся министерско-финансовая семья оказалась мазохистами, – заметил я.
Лена восхищенно покачала головой:
– Твой друг Хитрый Пес потому магнат, что знает о таких возможностях денег, про которые мы и не догадываемся…
– Обложил ребенка компрессами из тысячерублевок? – предположил я.
– Нет. Спросил – сколько лет пацану? Одиннадцать? Отлично! Позвонил нашему представителю в Нью-Йорк и велел незамедлительно купить детский «мерседес».
– Это еще что такое? – удивился я и почувствовал стыд – прожил столько лет на Западе и не видел детского «мерседеса».
– В Нью-Йорке самый лучший в мире магазин игрушек – «ФАО-Шварц». Там продается «мерседес» – настоящая двухместная «шестисотка», только маленькая, метра полтора длиной. С двигателем, огнями, все на коже – как полагается, но только для детей. Хороших, качественных детей, которые знают, где и у кого надо было родиться. Потому что стоит этот игрушечный автомобильчик девять тысяч восемьсот долларов…
– Ну-ну, и что? – Я почувствовал себя увлеченным старой сплетней.
– В тот же день наш человек в Нью-Йорке снял с витрины «мерс» и вечерним рейсом увез в Москву. А поутру в палату к сшитому и склеенному мальцу вкатили это авточудо, и, как ты догадываешься, после этого ребенка можно было выволочь из машины только с помощью того же Мракобеса.
– Любопытная история… Может быть, это миф?
– Наверное, миф, – легко согласилась Лена. – Правда, я сама на этом «мерсе» прокатилась. Полный прикол!
– А ты как в этот детский «мерс» попала?
– А его привез в больницу мой папаша. Так уж получилось, что он хорошо знаком с Серебровским и покусанным замминистра…
Мы молчали, глядя друг на друга. Мне показалось, что я начал улавливать код, тайный подтекст ее разговоров со мной.
Лена простодушно сказала:
– Я думаю, что тебе было приятно убедиться в чадолюбии твоего друга. Отец покусанного мальчика потом понял, что за суховатой внешностью олигарха Серебровского скрывается нежная, чувствительная душа. Они даже подружились впоследствии.
– Что-то в этом роде я и предполагал. Как фамилия этого папы, кстати говоря?
– Фатеев…
Она ласкала меня пронзительно, нежно. И властно. А я вел себя как сексуальный инвалид, как эротический лишенец. Я хотел с ней разговаривать.
