Бородач задёргался, судорожно засучил, застучал ногами. Из зажатого рукой рта вырвался сдавленный вой:
— Ы-ы-ы-ы!!!
— Тихо, родной, тихо… — процедил Куба, орудуя ложкой, вытаскивая глазное яблоко.
По правой стороне лица дезертира текла тёмная кровь, заполнив всю глазницу, мышцы тянулись за глазом, легко отрываясь.
— Ы-ы-ы-ы!!! — дико мычал бородач, ёрзая, дёргаясь всем телом, надёжно прижатым к земле.
Куба вытащил глаз и отшвырнул в сторону. Сразу же приступил ко второму.
— Ы-ы-ы-ы!!! — ещё сильнее отчаянно замычал дезертир.
— Всё уже, всё, — успокаивающе произнёс Ринат, вытащив второе глазное яблоко и отбросив в ту же сторону.
После чего сорвал пучок травы и протёр ложку, поднялся с бородача.
Получивший свободу дезертир катался по земле, стукался о деревья, скрёб руками землю, дико воя на весь лес:
— Ы-ы-ы-ы!!!
Не обращая больше на него внимания, Куба положил ложечку обратно в разгрузку.
— Ты чё??? — ошарашено спросил Негатив, глядя как та исчезает в кармашке.
— А чем я сахар размешивать буду, когда вернёмся? Пальцем? — спокойно поинтересовался Ринат.
Ни на кого не глядя, тщательно вытер сорванной травой руки, поднял «вал», закинув ремень на левое плечо, и устроил на правом пулемёт.
— Я готов, командир.
— Ну спасибо, уважил, — процедил Туркалёв, поднимаясь следом. — Чё с этим-то, Гомером, бля, делать?
— Ничего, — пробурчал Ринат. — Я обещал отпустить его. — И хмыкнул: — Пусть идёт, куда глаза глядят. Вдруг, создаст свою «Илиаду» и «Одиссею»? Может, у него талант проявится, зачем лишать будущее человечество великих эпосов?
— Эк ты хватил, шутник! — недовольно удивился Янычар. — Ладно, хер с ним. Местные всё равно добьют. И добавил официально: — Старший лейтенант Кубаев, за неподчинение приказу объявляю дисциплинарное взыскание — выговор. Выступаем в прежнем порядке.
Они удалялись по гребню сопки, а сзади доносился почти беспрерывный дикий вой ослеплённого дезертира:
— Ы-ы-ы-ы!!!.. Ы-ы-ы-ы!!!.. Ы-ы-ы-ы!!!..
Эхо металось в деревьях, пугая птиц, шумно взлетающих с веток. Звери чутко замирали, вслушиваясь в человеческий вопль с нечеловеческой болью и страхом безысходности от потери зрения.
Никто не упрекал Рината в чрезвычайной жестокости. Они не принадлежали к выпускникам института благородных девиц, каждый был способен на подобное.
И всё же Янычар испытывал раздражение из-за неподчинения Кубаева приказу, из-за его импульсивного желания вмешаться в ситуацию с дезертирами и жителями. Этим он обнаружил скрытное передвижение группы.
Хорошо, если местные вообще не контактируют с властью. А вдруг наоборот? А вдруг у них есть возможность сообщить о появлении неизвестных, без труда положивших семерых вооружённых бандитов?
Нет нужды гадать, чем это грозит группе.
Погоню вышлют обязательно.
И это будут уже не дезертиры, не боящиеся только безоружных женщин.
Это будут солдаты регулярной армии, а то и подобная группа спецназа.
Плохо. Очень плохо.
Остаётся надеяться, что местные не желают вообще общаться с внешним миром, опасаясь нарушить обустроенный мирок в таёжной глуши.
Через три недели трудного пути цивилизацией всё ещё не пахло ни в каком смысле. Парни удивлялись, как беженцы из поселения смогли зайти так далеко и сумели вполне сносно обустроиться в совершенно диких местах? Впрочем, чего только ни сделаешь, лишь бы не видеть войны.
Маршрут пролегал то по непролазной чаще, то по относительно проходимыми участкам. Вплавь и вброд переправлялись через бесчисленные реки и речушки, вода и так не была тёплой, а с приходом сентября стала холодать день ото дня.
Приходилось мокнуть под осенними затяжными дождями, страдать от нескончаемых орд гнуса, огибать обширные болота и немалые озёра, продираться через буреломы, подниматься на крутые сопки, откуда открывалась панорама бесконечного зелёного покрывала.
Порой шли по мёртвому выжженному лесу с торчащими обугленными палками. Их заботливо укрывал молодой подлесок, тянулся вверх, залечивал страшные язвы бескрайней тайги, заигравшей красками осени.
У парней уже отросли приличные бородки, а всегда короткие стрижки на крепких головах перестали быть уставными.
