Анастасия заблуждалась, когда посчитала, что ее визит в кафе «Каприз» и совершенно случайное свидетельство встречи своего непосредственного начальника с одним из известных чеченских террористов останутся незамеченными. Да, штатных телохранителей Оболенского в кафе не было и быть не могло, но во втором зале все же присутствовал тот, на кого она не обратила внимания. А именно личный помощник генерала, капитан Григорян, сидевший за столиком напротив кабины шефа, лапающий сидящую у него на коленях шлюху, но не забывающий внимательно отслеживать обстановку в зале. Он-то, скрытый проституткой, и заметил Ковалеву, когда та проследовала в туалет. Появление Анастасии сильно встревожило верного пса Оболенского, Григоряна. За соседним столиком находились два молодчика, люди самого Григоряна, к спецслужбе отношения не имеющие. Как только Ковалева вернулась в зал, держа в руке толстую автоматическую ручку-фотоаппарат, капитан понял, что Ковалева засекла Оболенского с чеченом и сделала снимок. Но брать женщину в кафе нельзя. Нельзя поднимать шума. Григорян проводил взглядом скрывшуюся в соседнем помещении Ковалеву, сбросил с колен проститутку, воткнув ей между пышных грудей пятидесятидолларовую купюру и приказав быстро свалить из кафе.
Капитан жестом подозвал к себе молодчиков. Те пересели за его столик. Григорян спросил:
– Высокую красивую брюнетку в темном платье, только что посетившую туалет и прошедшую в соседний зал, видели?
Парни кивнули.
Капитан приказал:
– С этой бабы глаз не спускать. До особого моего распоряжения ничего не предпринимая. Запомните, она представляет для нас серьезную опасность.
– А если она не одна и попытается покинуть кафе?
– Сесть ей на «хвост» и проследить, куда направится! Предупреждаю, упустите ее – вам кранты!
Григорян подошел к кабине, где беседовали Оболенский с Астаминовым.
Генерал спросил:
– Чего тебе?
– Прошу прощения, можно вас на минуту, Петр Константинович.
Оболенский вышел к Григоряну:
– Ну?
– Только что здесь была Анастасия Ковалева.
– Что? Ковалева? А ну-ка подробней.
Капитан доложил о действиях сотрудницы спецслужбы.
Оболенский задумался.
– Какого черта ее принесло сюда? И, говоришь, она сфотографировала нас с Батыром?
– По крайней мере, в руке у нее была вещь, очень похожая на наши авторучки-фотоаппараты.
Генерал выругался.
– Где она сейчас?
– Я послал за ней своих ребят. Думаю, мы скоро узнаем, где она и что делает.
– Вот и узнавай! Мы с Батыром уезжаем. Запасной выход свободен?
– Так точно, генерал.
– Машину к нему! Сам оставайся здесь и возглавь слежку за Ковалевой. Обо всех ее перемещениях, движениях и возможных компаньонах докладывать мне немедленно. По обстановке я решу, что с ней делать.
Оболенский вернулся к чеченцу. Капитан достал портативную рацию, ничем не отличающуюся от обычного сотового телефона, передал распоряжение водителю генерала подать «Мерседес» к запасному выходу.
Настя с Артемом поймали такси и направились в центр города. Это стало тут же известно капитану, и обо всем этом Григорян доложил шефу. Генерал распорядился наблюдать объекты.
Астаминов, он же Батыр, поинтересовался:
– Почему, друг, мы в экстренном порядке покинули кафе? Возникли какие-либо проблемы?
– Небольшие, Ахмед. Давай обсудим последние пункты нашего соглашения, а именно сумму и порядок оплаты сделки.
– Джура предлагает десять миллионов долларов и ранее использованный проверенный канал перевода валюты в известный вам швейцарский банк. При наличии, естественно, товара, что интересует нас.
– Хорошо. Пусть Джура ждет груз в условленном месте. Его сбросят с транспортного самолета точно в назначенное время. Но… – Оболенский улыбнулся, – естественно, после оплаты товара. А сейчас телохранитель проводит вас в подземный гараж, откуда доставит прямо в аэропорт. Ваш рейс, господин Астаминов, – генерал взглянул на золотые наручные часы, – в 7.05. Документы и билеты, а также сопровождение до трапа лайнера обеспечит все тот же телохранитель. Разговаривать с ним бесполезно, ни на какие вопросы и просьбы этот человек реагировать не будет. Это я к тому, чтобы данное обстоятельство не стало для вас сюрпризом. И, уж тем более, не показалось оскорбительным.
