И кто это невидимый и отвратительно прилипчивый враг, почему он стремится добить меня? Уже пропал мой сын, вдалеке скрывается дочь, от которой я тоже не получаю весточки, возможно, что и супруга моя стала жертвой супостата. Мало того, что у меня осталась только тень свободы, он хочет лишить меня последнего, что ещё имею - доброго имени, а, следовательно, и жизни.
Но что сделала ему невинная девочка, которую он хочет погубить вместе со мной? Я уже решил было открыть незнакомцам истину, что Лара не является моей дочерью, что она просто случайная жертва гонения, адресованного мне одному, но снова удержался, властно сдержал свои чувства. Я сказал самому себе: "Что ж, такова, видно, воля Господня. Бедная девочка была обречена со дня рождения. Спасая дитя от преждевременной кончины, я только ускорил приближение гибели Лары непосредственно от рук гонителей. Но я не выдам своей тревоги за нее, пусть тайна наших отношений умрет вместе с нами".
13.
Наверное, приставы даже не подозревали о моих размышлениях. Они, видимо, решили, что предъявление ордера парализовало меня, отняло волю к сопротивлению, и ничуть не удивились, когда я попросил дать дочери время на сборы и увезти нас уже с наступлением ночи. Предъявитель ордера, очевидно старший по положению, ответил молчаливым кивком, что означало согласие.
Тогда я пошел к Ларисе. Узнав от меня о новой беде, она не проронила ни слезинки и немедленно стала собирать вещи в дорогу. Лицо её по-прежнему светилось неземной радостью и спокойствием.
Я даже попытался дать ей выговор за её хладнокровие, но она ответила, мол, нечего горевать; разве не будет она с любимым батюшкой, которого она не хочет расстраивать. Если я подаю ей пример стойкости и отваги, то и она должна явить достоинство быть моей дочерью не на словах, а на деле. Она сказала, что готова жить где угодно, лишь бы не разлучаться со мной.
Я спустился к приставам и задал вопрос относительно дальнейших их планов, намерены ли они разлучить меня с дочерью и какой ещё ужасный жребий предлагает принять судьба. Как ни странно, будущие конвоиры наши вели себя пристойно. Старший даже нарушил молчание и постарался успокоить меня, заявив, что нет приказа нас разъединять.
Тогда я набрался смелости вопросить, в какую темницу нас препроводят, и получил уклончивое объяснение, что вот этого знать мне не разрешено, но бояться за жизнь свою не следует, меня с Ларой приказано лишить только свободы.
Я подумал: "Экие мерзавцы! Им велено усыпить мою бдительность, понапрасну не озлоблять нас и доставить к месту заключения в целости-сохранности. Что ж, ответим сообразно им равнодушием и хитростью".
Я предложил приставам отобедать вместе с нами. Предложение было принято с благодарностью, и обед прошел веселее, нежели можно было ожидать. Лара шутила и смеялась по поводу и без повода, причем веселье её не было нервическим.
День закончился рано. В Англии вообще начинает темнеть около четырех часов пополудни, а в пять вечера темно, как у кашалота в желудке. Так говаривал один из моих прислужников, в молодости изведавший китобойный промысел.
Машина приставов оказалась весьма вместительной. Мы с Ларой сели сзади, поставив дорожные вещи в багажное отделение, а конвоиры наши сели по бокам и спереди. Шофер, дотоле поджидавший в машине, проиграл только в том, что не отобедал с нами.
Никто не провожал нас. Улучив момент, Лара шепнула мне, что жалеет лишь о том, что я страдаю по её милости, за что она благодарна мне безмерно. Я не мог ей ответить соответственно, ибо плотный комок перекрыл мне дыхание, и я чуть не задохнулся от любви и преданности к своей злосчастной деточке. Впрочем, её настроение явило мне во всеоружии стойкость и твердость её характера. Неожиданно я почему-то подумал о будущем её муже и отчаянно позавидовал ему: "Вот бы такую подругу моему сыну, но, увы, чудес в мире не бывает".
14.
Отправились мы затемно и ехали всю ночь. Остановились в мотеле, в сдвоенном номере. Весь день нас продержали за закрытыми шторами окнами, с закрытой дверью и с помощником пристава, осуществлявшим постоянное наблюдение. Кормили, правда, исправно и не очень докучали разговорами. Мы с Ларой, приняв условия как бы игры, тоже молчали и, в основном, отсыпались. Сказалось душевное напряжение последних дней, даже недель.
