Дверь сразу же отворилась, и перед нами предстала женщина небольшого роста с быстрыми голубыми глазами. В молодости она, наверно, была красавицей, но это было очень давно, теперь ее красота бесследно исчезла, оставив взамен лишь иссушенную, морщинистую оболочку. Остались только глаза, которые свидетельствовали о том, что было когда-то. Глаза, затуманенные сдерживаемыми слезами.
— Это старый детектив Уиллис со своим напарником, миссис Оуэнс, — сказал Коннерли.
Миссис Оуэнс слегка кивнула и сильнее запахнулась в шаль от ветра, который проникал в открытую дверь.
— Можно нам войти, мэм? — спросил я.
Похоже, вдова тут же вспомнила о правилах приличия.
— Ну конечно же! — сказала она. — Пожалуйста, входите. Голос ее оказался значительно сильнее, чем можно было ожидать, и я подумал, что она не так уж и стара, как кажется на первый взгляд. Вдова, один сын которой убит на войне. Известия о смерти еще и не такое делают с людьми! Живые становятся страшнее мертвецов.
— Извините за беспокойство, — сказал я, чувствуя жуткую неловкость, как всегда в подобных ситуациях. — Тем не менее закон требует от нас проведения расследования, и…
— Все в порядке, мистер Уиллис. — Она быстро подошла к дивану и поправила салфеточки. — Присаживайтесь, пожалуйста.
— Спасибо.
Я уселся, и Эд сел справа от меня. Коннерли встал около батареи, заложив руки за спину.
Эд вытащил свой блокнот и деликатно откашлялся. Я принял это за сигнал к действиям и попросил:
— Не могли бы вы нам рассказать, что же здесь произошло? Ее нижняя губа задрожала, и я увидел, что у нее из глаз вот-вот покатятся слезы. Она закусила губу, нагнула голову, и когда снова подняла ее, ей удалось-таки их сдержать.
— Ну, я… я в действительности не знаю точно, как это произошло. Видите ли, я была в кухне, пекла пирог. Сегодня среда, а я обычно пеку пироги по средам. Мальчики… — Она запнулась и снова закусила губу. — Мальчики любят пироги, и я стараюсь печь хотя бы раз в неделю.
— Да, мэм.
— Я… я ставила пирог в духовку, когда услышала… какой-то шум на чердаке. Я знала, что мальчики там играют, и мне и в голову не пришло ничего такого.
— Как зовут мальчиков, миссис Оуэнс?
— Джеффри. Он мой старший. И… и…
— Да, мэм?
— Рональд, — выдохнула она и снова опустила голову. — Рональд — тот, который… Рональд…
— Был застрелен, верно?
Она не ответила. Она просто кивнула, и тут не сдерживаемые больше слезы потекли у нее из глаз. Потом она начала раскачиваться, крепко сцепив руки. Я встал, потому что был чертовски смущен, и принялся расхаживать по комнате. С пианино, стоящего справа, мне улыбались лица с четырех фотографий. Мужчина постарше, очевидно, был покойным мистером Оуэнсом. На второй был запечатлен молодой человек в армейской форме со значками скрещенных ружей на лацканах. С других фотографий улыбались два младших мальчика.
Миссис Оуэнс перестала плакать. Она высморкалась в маленький носовой платочек и подняла глаза.
— Который из них Джеффри? — спросил я.
— Светловолосый.
Я еще раз посмотрел на фото. Джеффри мне показался приятным мальчиком с милой улыбкой и со светлыми, как у матери, глазами.
— А он сейчас дома?
— Да. Он наверху, в своей комнате.
— Мне бы хотелось переговорить с ним.
— Хорошо.
— Но если вы не возражаете, я сначала взгляну на чердак. Похоже, она готова была отказаться, но потом кивнула:
— Конечно.
— Вам не стоит подниматься с нами, миссис Оуэнс, — сказал Эд. — Патрульный нас проводит.
— Спасибо, — отозвалась она.
Мы пошли вверх по лестнице за Коннерли, и он нам шепнул:
— Поняли, что я имел в виду? Господи, какое мерзкое дело!
— А что поделаешь! — философски заметил Эд. Чердак с оштукатуренными стенами и потолком был приспособлен под игровую. Игрушечная железная дорога занимала половину комнаты. В другой половине лежал, прикрытый простыней, юный Рональд Оуэнс. Я подошел, отогнул край простыни и посмотрел на мальчика. Он был очень похож на старшего, Джеффри, вот только волосы у него были темными. У него были такие же светлые глаза, хотя теперь они смотрели на меня ничего не видящим взглядом. Между глазами виднелось аккуратное отверстие, а все лицо превратилось в безобразную массу из смеси крови и пороха. Я снова закрыл его простыней.
