Знаете, вот тут, пожалуй, я впервые в жизни понял, что даже не знаю, что и думать. Мозг воспринимал информацию, но отказывался её анализировать. Не то чтобы я никогда не видел мужской…э…мм, эротики (да, было, второй курс института, студклуб, художественная самодеятельность, а любой, в ком есть что-то от художника - человек нравов свободных); не то, чтобы я никогда не подглядывал (комната Блажены никогда не закрывается на ключ), но… У меня никогда не было ощущения, что я наблюдаю за чем-то запрещённым или неправильным (на это моя мать непременно возразила бы, что таким извращенцам всё по нраву, но это было бы не совсем верно). Даже то, что творит Блажена на ночь… Но я отвлёкся от темы.
Происходящее между этими двумя даже нельзя было описать словами. Возможно, слишком нереальным всё казалось, совершенно неземными были они в безумной пляске холодноватой лунной страсти. Чего только стоили движения сплетенных тел и тихие шелестящие выдохи. Кажется, оба что-то говорили, но разобрать было невозможно. Глаза юноши были блаженно прикрыты, по губам блуждала улыбка. В одно мгновение он выгнулся дугой, словно обвивая партнёра всем своим изящным телом (вскрикнул, словно зазвенел разбившийся кристалл), и обессилено опустился на воду.
И надо же было, чтобы именно в тот момент, когда я как можно старательнее вытянул шею, дабы разглядеть происходящее получше, что-то противно хрустнуло, и я понял, что медленно, но верно ветка, на которой сидели мы с Феликсом, начала клониться к земле. Ещё чуть-чуть, и мы с самым настоящим треском повалимся на землю, став обладателями не только шишек и синяков, но и больших неприятностей.
Сзади послышались виртуозные шипящие чешские проклятия и, схватив меня за шиворот, Феликс целенаправленно дал сильного пинка, сим показывая, что время киносеанса истекло и пришло время делать ноги. Стараясь не издавать ни звука и не жаловаться по поводу ссадин и царапин, а также многочисленных дыр в джинсах, я всё же спустился на бренную землю. Рядом, отряхиваясь, оказался Феликс.
- А теперь быстро отсюда, пока не стало ясно, чем мы тут занимались, - запыхавшись, указал мне дядя.
- Чем? - у меня чуть не отпала челюсть.
Феликс бросил на меня испепеляющий взгляд, а потом посмотрел на опасно склонившуюся ветку, которая того и гляди, под порывом ветра посильнее, спикирует на землю.
- Отставить дебаты, шагом марш!
Несмотря на шёпот, сказано это было достаточно весомо, и я решил не спорить со старшим по званию, то есть по иерархии в семье, последовав за ним.
Шли мы быстро, дядя, казалось, думал о чём-то своём, я то и дело бросал на него косые взгляды.
Когда мы приблизились к собственной калитке, я всё же не выдержал и прокашлялся:
- Слушай, а тут…часто творятся такие дела?
Дядя открыл калитку и посмотрел на меня:
- Да, как тебе сказать… история долгая. Проходи на веранду, перекусим. Расскажу, что знаю.
* * *
Я поправил норовившую сползти с плеча лёгкую куртку и посмотрел на фарфоровую белую кружку, над которой вился ароматный дымок. Уж не знаю почему, но Феликс пьёт только зелёный чай. Причём, со всякими экзотическими добавками. На этот раз ей был саусеп. Вот честно, я долго пытался понять, что это такое. Даже влез в энциклопедию, ознакомился с данным видом фруктов, распространённым в Азии и Америке. Не совсем понял, почему плод, похожий на зелёного ёжика, называют сметанным яблоком и считают очень полезным. Сколько бы я не пытался выловить его привкус в чае - ничего не получалось. Будь со мной рядом мама, она бы справедливо заметила, что со вкусом у меня проблемы и дегустатором мне не быть, даже если на всей Земле не останется никакой пищи, кроме овсянки.
Пыхтя, как чайник, Феликс вернулся с кухни, неся в руках две миски, на которых зыбко удерживались тарелки, маслёнка и банка с вареньем. С ловкостью эквилибриста он водрузил посуду на стол и, подвинув стул, уселся с лицом, выражавшим крайнее удовлетворение. Понятие “перекусить” у него было достаточно обширным, ограниченным вместимостью дядюшкиного желудка, который, по семейным байкам, может в критических ситуациях достигать размеров Марианской впадины.
