– Добро пожаловать! – раздался чей-то вопль. Как выяснилось, Гоуви, нагруженного поленьями. Вокруг нас летали искры; я безошибочно различил запах жженой шерсти.
– Эй, я по поводу обезьяны – ты купил ее у близнецов! – закричал я. – Я хочу ее вернуть! – Я сунул руку в карман и всучил Гоуви сотню евриков.
Гоуви выпрямился и заржал:
– Весьма заманчиво, приятель, – сказал он.
Доиграл хоуки-коуки, и из центра хлынула река народа, раскрасневшегося от алкоголя и веселья.
– Ну?
– Бери. – Он кивнул на костер. – Если сможешь ее оттуда вытащить, дружище.
Я посмотрел. И через дым и вихрящиеся хлопья пепла разглядел Гая Фокса на вершине костра – с щегольски загнутым вопросительным знаком хвоста. Башку обезьяны окружал нимб голубого пламени, а полотенце, висевшее на согнутой руке, превратилось в лоскут огня. Я застонал. И заорал на Гоуви:
– Господи боже! Ты не мог так поступить!
– Это еще почему? – прыснул тот. – Это всего лишь старая обезьяна, приятель. Горячая антикварная линия говорит – жутко древняя рухлядь. У него даже члена уже нет.
– Ты не мог его сжечь!
– Еще как мог, дружище, – ответил он. – Эй, какая муха тебя укусила? Возьми пивка и успокойся, братец. По-моему, чертовски оригинальная идея. Всякие старые тряпки и маски – полный отстой.
– Но это не просто обезьяна! – завопил я, наблюдая, как огненный нимб извивается вокруг обезьяньей башки. По моему лицу текла влага. Я вытер ее рукой и понял, что плачу. – Он… Он… Получеловек! Почти человек!
Гоуви все смеялся:
– Потому он у нас и Гай Фокс, приятель.
– Пойдем, – мягко сказал Норман, беря меня за локоть и уводя прочь. – Парни не плачут. – И вручил мне бумажную салфетку с Микки Маусом.
Мы с Фиалкой поцеловались.
– Храни вас Бог! – выдохнула Акробатка, обнимая рукой мартышку-джентльмена. – Нужно видеть любовь там, где можешь найти, и наслаждаться ею, пока можешь. Я так жила и не жалею.
– Разрешите представить мою мать? – спросил я у Фиалки. – Да… – Я не решался ее так назвать, но другого имени я не знал. – …Мама. Мама, это мисс Скрэби.
– Очень рада, – произнесла Акробатка.
– Счастлива познакомиться с вами, мадам, – отозвалась Фиалка, сделав милый реверанс.
– Я вижу, вы добрая молодая женщина, – продолжала моя мать. – Мой сын в надежных руках. Берегите его, мисс Скрэби. Я вижу: вы любите его, а он любит вас. – Мы с Фиалкой тайком переглянулись и залились глубоким румянцем. – А теперь я должна вас покинуть, – закончила она, подтягивая пачку и поправляя чулочки. – Я еще делаю скорпиона перед их полькой.
И она удалилась.
После короткого молчания, во время которого мы оба не знали, куда отвести взгляд, Фиалка прочистила горло.
– Они ищут тебя, – прошептала она. – У нас нет времени. Нужно бежать.
Я был озадачен:
– Кто ищет? Зачем?
Она не сразу ответила на мой вопрос. Вместо этого глянула мне в лицо и произнесла – медленно и осторожно:
– Мистер Фелпс, я… знаю… о вашем истинном происхождении.
О Боже. Сердце мое рухнуло на пол, внутри скрутилась Милдред.
– И? – Я дрожал. – Вы?…
– Конечно! – воскликнула она. – Я люблю вас еще больше!
Я распахнул объятия навстречу ее роскошным телесам и крепко прижал ее к себе – так, что на миг наши сердца забились как одно. Я заметил, что она плачет.
– Я тоже должна сделать признание, Тобиас, – шмыгнула носом Фиалка. И посмотрела мне в глаза: – Я… съела плоть вашего отца.
Я почувствовал, как бледнею, и тяжело сглотнул. А затем вспомнил. Скрэби упоминал что-то.
– Это была… Cuisine Zoologique?
– Да. Я не знала, Тобиас! – всхлипнула Фиалка. – Я понятия не имела, кто это!
– Не сомневаюсь, – успокоил ее я.
– Моя мать отравилась, – продолжала она. – И мы с отцом тоже чуть не умерли. Его мясо содержало…
– Праксин, – закончил я. – Да, знаю. Капканн вколол ему праксин, когда он и моя мать пытались бежать с «Ковчега».
– Вы сможете меня простить? – умоляюще спросила она, хватая меня за руки.
– Конечно! – заверил я, сжимая ее ладони. – Вы не виноваты! – Мы поцеловались. – Что бы я ни узнал в Лондоне, Фиалка, в душе я мужчина, – тихо молвил я. – Я родился полукровкой и этого не отрицаю. Честно говоря, после всего что я сегодня узнал, я даже горжусь моей уникальностью. Но, пусть и рожденного обезьяной, меня вырастили человеком, Фиалка, и больше всего на свете я хотел бы однажды тебе это доказать.
