Последнее, что окончательно убеждает меня найти это место: может, Марк там? Я твёрдо уверена, что дома его нет, настолько твёрдо, что это даже пугает. Я просто-таки знаю, что он не дома. И всё это время с момента его исчезновения я боюсь, что с ним что-то случилось, мне просто физически необходимо его увидеть, найти, убедиться. Это сводит с ума не меньше остального.
Я иду по Невскому, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не увидеть что-нибудь такое, чего мне видеть не хотелось бы. Иду, пока не дохожу до его конца. Последний дом по Невскому проспекту имеет номер 190, и я понимаю, что на бумажке в моём кармане написан несуществующий адрес.
Только и всего.
Я вспоминаю, как бурлила чёрная Мойка, и решаю осмотреться повнимательнее. Кажется, сегодня день странностей — это мягко говоря, так почему бы не поискать ещё? Я изучаю дома, перехожу туда-сюда дорогу, вглядываюсь во все цифры. И спустя минут десять я нахожу обшарпанную дверь в подвал, на которой мелом выведено «192». Похоже, это и есть Невский проспект, 192. Самостоятельно созданный. Я стараюсь не удивляться, но получается плохо. Хотя несуществующий адрес всё же пока не переплюнул Дворцовую площадь.
Я подхожу к двери и вижу под нарисованным номером маленькое окошечко. Не очень хорошо представляя, что я делаю и зачем, и уж тем более — что меня ждёт, я осторожно стучу.
Маленькое окошечко приоткрывается, и из него доносится:
— Пароль?
К такому я не была готова. В голове прокручиваются бессмысленные парольные фразы, почерпнутые из фильмов и книг, в горле пересыхает.
— Динозавры вымерли молча, — брякаю я помимо воли.
За окошечком слышится шорох. Мучительно долго я стою, не зная, чего ждать, не представляя, к чему приведут мои слова.
— Проходи, — доносится наконец чей-то ватный голос, и окошечко с лязгом захлопывается.
А дверь открывается.
Я вхожу в полутёмный подвал, и сердце у меня подпрыгивает до горла.
Я вижу Марка, Кару, Яна.
— Господи! — вырывается у меня. — Где ты был? Где ты был?! — трясу я Марка за плечи, не в силах остановиться. — Я чуть с ума не сошла!
— Честно говоря, я сам не понял. Увидел тебя в троллейбусе, был уверен, что это ты — а потом оказалось, что нет, а дальше вообще была какая-то ерунда, — отвечает Марк, и я слышу чьё-то покашливание за спиной.
— Это неудивительно, — раздаётся незнакомый голос, и я оборачиваюсь.
В этом подвальном помещении кроме нас находится мужчина, с потолка свешивается тусклая лампочка, а на стенах висят какие-то обрывки текстов, в том числе и с определениями из словарей, и карты неизвестных местностей. Мне мгновенно становится не по себе, но тут голос подаёт Кара:
— Как вас зовут?
— Аристарх, — вежливо отзывается мужчина. — Но это не важно. Сейчас уже всё не важно.
Судя по всему, Кара, Ян и Марк оказались здесь совсем недавно, буквально передо мной. «Пожалуй, мы пойдём», — хочу сказать я, но вместо этого почему-то спрашиваю:
— Кто вы?
— Такой же человек, как и вы. И раз уж вы здесь, то это, вероятно, не случайно.
— Что…
— Наверняка вы заметили, что город меняется. Что-то происходит. Обстановка постепенно накаляется, и в прямом смысле тоже. Думаю, сейчас снаружи около тридцати пяти градусов в привычном нам понимании. И думаю, что это ещё не предел.
Мы все одновременно начинаем что-то говорить, но Аристарх останавливает нас взмахом руки.
— Конечно, заметили. Но не понимаете, что происходит, да? Вот ты, например, видел её в троллейбусе. И ты правда видел именно её, можешь мне поверить, — обращается Аристарх к Марку.
Я вспоминаю его, смотрящего на меня сквозь троллейбусное стекло, тот ужас на его лице, и у меня невольно вырывается:
— Вы же не хотите сказать, что по городу ходят наши копии?
Почему-то это меня до смерти пугает. Такая жуть мне с детства не нравилась.
— Нет, это ни к чему.
— Кому «это ни к чему»? — встревает Ян.
— Кому? Хороший вопрос. Правильный. А вот ответ на него вам вряд ли понравится.
Мы снова стоим и молчим. Иррациональность происходящего снаружи потихоньку прокрадывается сюда, и лампочка начинает нервно мигать. Аристарх подкручивает её, нежно улыбаясь, и она успокаивается. Он смотрит на нас, и мне становится жутко, очень жутко. Потому что в глазах у него отчётливее некуда читается вселенская жалость к нам. Словно бы мы животные на убой, к которым он успел привязаться, но спасти которых не может. Я инстинктивно делаю шаг назад, и голос Аристарха разрезает повисшую тишину:
