— А что делаете?
— Принял ванну, выпил кофе и теперь в белом халате читаю импортный детектив.
— Боря, хотите со мной встретиться?
Голос убитый, виноватый, чуточку напряжённый. Болеет за вчерашнее. Пусть-пусть. Страдания женщину красят.
— Наташенька, конечно, хочу.
— Моя подружка собирает гостей… Идёмте? Потанцуем…
— Наташа, то-то мне петух приснился.
— Какой петух?
— Красный. Это к танцам.
— Я у неё буду раньше. Приходите прямо по адресу. Запишите.
— Пишу, — соврал он, перенявший петельниковскую привычку всё запоминать.
— Улица Юности, дом десять, квартира двадцать семь. Жду к шести. Не опаздывайте.
— Наташа, а почему голос как у отчисленной?
Но трубка уже пищала. Леденцов опустил её, раздумывая о странностях женского характера. Ещё ведь толком не знакомы, а психологические трудности уже завихряются. Как там… «Французский парень, сказавший «Ищите герлу», был чертовски прав».
До шести оставалось полтора часа. Инспектор вернулся к столу поразмышлять о субботнем филиппинце. Видимо, тот в субботу напивался и делался страшным. Это открытие навело инспектора на новую главу: «Сыщик — белый, преступник — цветной».
В шестом часу он начал собираться. Выбор одежды никогда не затруднял его — лишь задумался, когда извлёк из шкафа зелёный галстук, который смотрелся на груди крокодильчиком, подвешенным за хвост. Но зелёное шло к рыжему.
Без пяти шесть Леденцов оглядел старинный дом номер десять по улице Юности. Двадцать седьмая квартира оказалась на последнем этаже. Инспектор поправил галстук-крокодильчик, отцентрировав его за хвост, и нажал кнопку. Но звонка не расслышал. Теперь делали звонки тихие, музыкальные и вообще бесшумные. Он надавил кнопку ещё. Ни звона, ни шагов, ни музыки… Тихо.
Леденцов легонько тронул медную позеленевшую ручку. Дверь бессильно подалась, словно висела не на стальных петлях, а на тряпичных лямках. Он открыл её и шагнул внутрь неуверенно, будто сомневался в крепости пола. Тишина и запах штукатурки встретили его.
— Есть кто? — крикнул он и пошёл по коридорчику на свет, падавший, видимо, из кухни.
Сзади скрипнула дверь. Леденцов обернулся удивлённо — она ведь на тряпичных лямках. Дверь медленно закрывалась. Инспектор хотел…
Удар и звук — так стреляет на реке лёд в сильные морозы — разбились о его череп. Инспектор успел лишь подумать, что обвалился потолок, — ведь пахло штукатуркой…
И всё исчезло.
Голод напомнил о себе тоской в желудке. Петельников глянул на часы — четверть одиннадцатого. Но был ещё один подопечный. Инспектор, как врач по вызовам, не мог отказаться ни от единого визита. Этот пациент не давался, и отыскивать его приходилось по телефону. Инспектор ещё раз посмотрел на часы — удобнее было бы развалиться в кресле и названивать, но пока доберётся до дому, стукнет одиннадцать.
Петельников нащупал несколько двушек и пошёл, высматривая телефонную будку. Она приткнулась к безоконной стене древнего дома, стоявшего в белом воздухе, как заиндевевший утёс.
В записной книжке было пять номеров приятелей и знакомых того, искомого. Петельников завертел диск. И на третьем адресе вдруг повезло — за искомым куда-то пошли.
— Я у телефона, — услышал он почти дамский голос.
— Привет, — отозвался инспектор.
— С кем имею честь?
— Со мною, — буркнул Петельников, давя раздражение.
— То есть?
— Старший инспектор уголовного розыска, капитан милиции Петельников, — представился он и щёлкнул бы каблуками, да помешала будка.
— Рад вас слышать.
— А я говорю с Аркадием Тылочкиным, десятиклассником, отличником, чемпионом района по шахматам?
— Что вы хотите?
— Жрать я хочу, — признался инспектор, которому изысканный голос этого Тылочкина казался мёдом, поглощаемым без хлеба.
— Как вы сказали?
— Выражаясь твоим языком, кушать хочу, — объяснил инспектор.
— При чём тут я?
— Не жрамши, то есть не кушамши, мотаюсь из-за таких, как ты.
— А почему вы говорите мне «ты»? — удивился Тылочкин почти томным голосом.
— Пардон, — выдохнул инспектор.
— Так что вы от меня хотите?
— Встретиться.
— Я оставил в милиции почтовый адрес «до востребования», пришлите официальную открытку.
Инспектор вздохнул бессильно. Будь перед ним лицо этого изысканного шахматиста, он бы подобрал несколько веских слов. Возможно, педагоги нашли бы эти слова чересчур сильными, но инспектор считал, что в шестнадцать лет пора стать мужчиной, поэтому говорил с ними по-мужски. Однако воевать с изысканным голосом, да ещё из телефонной будки, да ещё натощак…
