Но электрошок – совсем иное. Здесь мозг подвергается такому же воздействию, как и весь остальной организм. А если принять во внимание более сложную структуру нервных клеток, то и в несколько раз большему. И изо всех его сложнейших функций реально продолжает работать только одна – на выживание. Ее невозможно контролировать силой воли и разума. Потому что электрошок уничтожает и то, и другое.
И я сломался. На очередном сеансе «альбертотерапии».
– Все врешь! Мы были на месте падения вертолета еще до появления военных. Он упал на труп Крамского, когда в чемодане уже не было контейнера с дискетой! Его взял ты, упрямый идиот!.. – «Главный» нервно грыз конец трубки и уже не надеялся получить от меня хоть какую-нибудь информацию о секретной программе, как вдруг из моей глотки сами собой вырвались разбавленные урчанием пены и шипением воздуха слова:
– И-ш-ш-р-р-р… С-у-у-м-м-м-к-а-а-а-а… С-у-у-у-м-к-к-к-к-а-а!!!
– Что-о?! – словно подброшенный пружиной, обернулся «главный», и его едва не вытошнило при виде пузырящейся у меня на губах пены и посиневшей кожи. – Сто-о-п!!! Прекрати-и-ть!!!
Альберт убрал провод от моего тела, а Соловей, то ли от страха, то ли для перестраховки, сразу же выдернул сетевую вилку.
– Повтори, что ты сейчас сказал! – кричал «главный», наклонившись надо мной. – Сумка? Какая сумка? – Он не выдержал ожидания, пока я приду в себя, повернулся и вцепился звериным взглядом в сидящую на диване Рамону. Но она ничего не слышала, а только тихо раскачивалась из стороны в сторону в беззвучной истерике, закрыв мокрое, мертвецкого цвета лицо руками.
– Сумка… коридор… там… – Мои губы едва шевелились. Я уже не соображал, что делаю. Я лишь понимал – ток отключен… отключен… Значит, у меня есть шанс… еще немного пожить…
Громилы бросились к небольшому коридору, ведущему от входной двери к сауне. Там по правой стороне был гардероб – совсем маленькая комнатка, полтора на два метра. На верхней полке, рядом с пылесосом, лежала и моя спортивная сумка «Адидас» со спрятанной, если так можно сказать, дискетой покойника Крамского. Из-за нее я сам едва не расстался с жизнью, уже четвертый раз за трое суток. Такого не было даже во время «южного фестиваля с моджахедами». Там в среднем приходилась одна возможность на день. Растем!
– Нашли! Вот контейнер! – В комнате снова появились Соловей с Альбертом.
Инквизитор протянул заметно повеселевшему «главному» мой серебряный портсигар и впервые за время нашего «знакомства» обратился к нему по имени:
– Ян Францевич, точно она?
– Безусловно. Спасибо, Альберт, за работу. Скажешь командиру – пусть разрешит тебе отпуск.
– Да я пока не собираюсь… – пожал плечами рыжий.
– Тогда скажешь, чтобы не разрешил! – Ян Францевич заметно повеселел и, перестав наконец любоваться дискетой в серебристом гладком контейнере, подошел ко мне ближе и с каким-то удивительным уважением взглянул в мои глаза, все еще красные и мутные.
– Знаете, Валерий Николаевич, а я поменял о вас мнение. Вы не идиот – вы хорошо вымуштрованный, хотя и непонятно, кому преданный, сторожевой пес. Ума не приложу, ради чего такие жертвы? Не проще было сразу отдать ее нам? – «Главный» взвесил в руке металлическую коробочку. – А ведь могли не выдержать, умереть от разрыва сердца. Верно, Альберт?
Инквизитор расплылся в ухмылке и кивнул.
– Живучий, гад…
– Но вы предпочли унести с собой в могилу информацию, совершенно случайно, – я подчеркиваю – случайно оказавшуюся в вашем распоряжении. Хотя оставался шанс, примерно пятьдесят на пятьдесят, что мы перевернем весь дом и найдем-таки контейнер с дискетой.
– Издеваешься… падла… – прошипел я, облизывая распухшие и посиневшие губы.
– Нисколько, товарищ майор Бобров, я над вами не издеваюсь, – тоном профессора продекламировал Ян Францевич, вытряхивая прогоревший в трубке табак в стоящую на журнальном столике пепельницу. – Сколько можно, вы сопротивлялись. Потом мозг, почувствовав опасность прекратить свое существование уже спустя несколько секунд, перестал слушаться хозяина и решил спасти сам себя. Не более того. Так что вашей вины здесь нет ни капли. Я ведь психиатр, Валерий Николаевич, и очень хороший, знаю все тонкости воздействия электрошока на нервы. И вынужден признать, что вы – единственный, кого я видел, кто смог исчерпать до дна источник разума. За ним уже только бездна, увы, человеку не подвластная.
