Он сделался задумчивым, тяготился длинными разговорами, искал уединения. Очень часто крестьяне видели среди дюн и меловых холмов худую длинную фигуру в белом хитоне и чалме. Онтовирьо тянуло в пустынные места, где его никто не мог потревожить. Он усаживался на песчаную вершину и наблюдал, как гаснет солнце. Его рыжевато-черные глаза, посаженные далеко друг от друга, расширялись, губы шевелились: он слагал стихи. Вспыхивало пурпуром небо, словно там, на западе, произошло извержение сотни вулканов, и почти мгновенно все погружалось в звездную тьму. Но принц продолжал сидеть на вершине дюны, застывший словно каменное изваяние. «Наш Сех Нгабдулрахим (такое имя носил теперь принц) разговаривает с богом…» — говорили крестьяне.
Доносился железный шелест пальмовых рощ. Кое-где в поселках вспыхивали огни. Там при свете ламп, в которых чадно горело кокосовое масло, ужинали вернувшиеся с рисового поля. Онтовирьо хорошо знал этих людей, их детей, жен, родственников; даже знал, у кого сколько буйволов и зебу. Правда, во всей округе буйволов можно было пересчитать по пальцам — обычно крестьяне сами впрягались в соху. Крестьяне этих мест были, пожалуй, самыми бедными на всем острове. Тегал — значит неполивное поле. Мелкая река Бинанга была не в силах оросить неплодородные земли. В засушливый период здесь вообще не росло ничего, и люди умирали от голода. Голландские чиновники протянули жадные руки и сюда: они аккуратно взимали с крестьян налоги, указывали, где и что сеять и сажать. Каждая деревня обязана была выполнять принудительные поставки продуктов. Кроме того, крестьянин часть урожая отдавал чиновникам Сепуха, работал на полях султана. На шее труженика сидело также духовенство — все эти имамы, шейхи, чатибы, муджтахиды, мубаллиги, мувалимы, муфасиры.
Однажды Онтовирьо зашел в лачугу, где, как он слышал, у крестьянина умерли от голода жена и дети. Бедняк Абдулла стоял на коленях, а завидев принца, разразился проклятиями в адрес вельмож и самого бога. «Ты гневишь аллаха, — сказал Онтовирьо. — Мухаммад учит смирению и уничижению. Из капель пота Мухаммада вырастали розы. А ты, безумец, своей хулой закрываешь себе путь в рай и открываешь дорогу в ад. Бог милостив, но кара его ужасна».
Глаза Абдуллы вспыхнули. «Убирайся со своим богом в преисподнюю! — закричал он. — Я не боюсь его и плюю на него. Он всю жизнь мучает меня здесь. Но ему этого мало: пусть кровопийца терзает меня и на том свете… Аллах любит только таких, как ты, а таких, как я, он сбивает с ног да еще волочит по земле…»
Небо не разверзлось и не покарало нечестивого. Иногда странные мысли приходили в голову Онтовирьо. «Я принадлежу к тем, кто проводит время в праздности. Я принц, сын раджи. А предки моей матери — крестьяне, такие же, как эти… — думал он. — Почему один носит золотой меч, а другой ходит в рогоже? И рай и ад существуют в этом мире… Чеад султан Сепух отличается от заморского дьявола генерал-губернатора Альберта Висе?»
Сперва Онтовирьо слагал стихи о пылающих орхидеях на стволах деревьев, о клубящихся в жарком желтом свете ярких, как радуга, бабочках, о бананах с их громадными листьями и гроздьями плодов, о темно-синем море, разбивающемся о белые, как груды соли, коралловые рифы, о тоненьких, как ротан, девушках, выходящих в мокрых саронгах на берег, и о вечно шумящих пальмах с пепельно-серыми гибкими стволами…
Но с годами в строки пантунов стали вплетаться иные образы: умирающий от голода ребенок и мать бессильная ему помочь; наводнение в горах — проклятый поток банджир, сметающий на своем пути и бамбуковые хижины и деревья, банджир, поднимающий свои мутные волны до неба; вулканы, изрыгающие пламя и выжигающие целые деревни; жадный чиновник в черном суконном сюртуке и вонючих сапогах, забирающий у бедняка последнюю горсть риса; вождь восставших Дипонегоро, умирающий в тяжелых кандалах на чужбине.
Онтовирьо отвечал тем, кто пытался представить Яву райским садом, а ее жителей — добродушными, кроткими и покорными, только и мечтающими о том, как бы лучше услужить своему господину. У себя на родине голландцы рассказывали о волшебном крае южных морей с экзотическими островами пряностей, населенными беззаботными, как дети, туземцами, проводящими в полудреме все свое время, ленивыми, увитыми венками из лотосов и орхидей. На островах вечного лета растут хлебные и дынные деревья, кокосовые пальмы и сахарный тростник, и человеку не нужно заботиться о хлебе насущном, о жилище. Кому-то нужны были эти сказки. Онтовирьо видел, как круглый год гнут спину на грядках крестьяне и все же живут впроголодь. Каждая кокосовая пальма имела своего хозяина, и каждый орех был на счету. С каким нетерпением ждал бедняк, когда созреет на его хлебном дереве плод! А банан тут был таким же лакомством, как и в Европе. В поселения — кампонги вползали злые болезни — оспа, холера, малярия, уносящие тысячи жизней.
