Не избежать упоминания о невероятном росте значимости и влияния касты военных. Как никогда прежде в американской истории Вашингтон стал своего рода военным лагерем. С высоты птичьего полета были видны окружившие Вашингтон штабные бараки и военные полигоны, военные лагеря и аэропорты. Лимузины генералов и адмиралов скользили к воротам Белого дома. Резиденцию президента окружала военная полиция. Униформы мелькали на всех перекрестках. Это была видимая часть айсберга. Его невидимая часть осела в важнейших министерствах и ведомствах, в штаб-квартирах корпораций.
Такой концентрации могущества, сплава денег с военной мощью Америка еще не знала. Это было соединение первой экономики мира с мобилизованным, технически грамотным населением. Индустриальный тыл снабжал фронты неисчерпаемыми запасами. Вчерашние квалифицированные рабочие в униформе были обязаны приложить эту колоссальную силу для достижения конкретных задач. Армия, не знавшая отчаянных дней отступлений и поражений, излучала особое чувство, что "все достижимо". Тысячи грузовиков везли снаряжение и боеприпасы к фронту, тысячи самолетов планомерно бомбили свои цели, размеченные по квадратам. Опыт второй мировой войны у американцев в результате получился особым. Самая рациональная манера ведения боев предполагала самое рациональное решение всех прочих задач, порожденных войной, в том числе и задач дипломатического характера.
И когда полтора миллиона американцев начали в июне 1944 года высаживаться со своих английских баз на европейский континент, американская дипломатическая машина, руководимая Рузвельтом, приступила к задаче реализации новых возможностей в Европе, к определению нового соотношения сил среди союзников, к подготовке совершенно нового - послевоенного - мира.
Президент Рузвельт, для которого наступили решающие месяцы его гигантской попытки переделать силовые основания мира, с волнением ждал новостей из Бретани. Он был в это время неподалеку от основанного Джефферсоном Вирджинского университета в Шарлотсвилле. Все, кто находился рядом, отмечают колоссальное напряжение, отражавшееся на его лице. Его руки заметно дрожали. Рядом с кроватью лежал молитвенник. Вскоре после получения первых сообщений о готовности войск сделать бросок на континент он вернулся в Вашингтон. Американцы услышали по радио его взволнованный голос. Рузвельт предпочитал не распространяться о предстоящих действиях в Северной Франции - благо события на итальянском фронте дали другую тему: пал Рим. Одно из трех звеньев "оси" начало выходить из войны. Говоря о поражении Италии, Рузвельт думал о предстоящем "Оверлорде", ему нужна была победа именно здесь, на кратчайшем пути к Берлину. Вечером первого дня высадки, после беседы с двумя сотнями журналистов, Рузвельт призвал по радио страну к молитве - "за наших сыновей, гордость нашей нации... Дай силу их оружию, крепость их сердцам, неутомимость их вере... Враг силен. Он может отразить наши войска. Успех может прийти не с желаемой быстротой, но мы будем наступать снова и снова". Рузвельт призвал американцев верить в успех "сплоченного крестового похода".
Накануне высадки в Нормандии генерал Эйзенхауэр, сидя в трейлере перед двумя телефонами (зеленый соединял его с Даунинг-стрит, 10, а красный - с Белым домом), написал два варианта обращения к миру. Первый, ставший знаменитым, начинался словами: "Мы накануне великого крестового похода...". Второй вариант начинался так: "Наша высадка в районе Шербура - Гавра не дала желательных результатов, и я отозвал войска...". По прошествии времени странно думать о возможности поражения англо-американцев с их многомиллионной армией, полным превосходством в воздухе и невероятными по масштабам припасами. Но тогда, накануне операции "Оверлорд", все было далеко не ясно.
Рузвельт благодаря радио следил за высадкой поминутно. Ему сообщали, что Эйзенхауэр вышел из штабного трейлера, что он трет счастливые монеты времен высадки в Северной Африке и на Сицилии. Наконец, генерал ударил кулаком правой руки по ладони левой: "О'кей. Мы выступаем". Началась высадка союзных войск на европейском континенте. К 4 июля 1944 года Эйзенхауэр докладывал Рузвельту, что во Франции высажен миллион солдат, доставлено 567 тысяч тонн военных припасов и 172 тысячи единиц средств передвижения. К концу июля лондонская "Экспресс" признала: "Американцы показали себя расой крепких бойцов".
