В Квебеке Рузвельт был необычайно откровенен: возникает ощущение ситуации "карты на стол". Осознавая, что в результате войны две страны США и СССР станут сильнейшими, он начинает думать вслух о двух полюсах и о роли в послевоенном мире прочих великих держав. Так, абсолютно в новом ракурсе он рассуждает о роли Китая. Он говорит Черчиллю, Идену и Маккензи Кингу (премьер-министру Канады) о том, что нуждается в Китае "как в буферном государстве между Россией и Америкой". Президент без обиняков заявляет также о том, что подобная буферная зона ему нужна в Европе. Это новый нюанс дипломатической стратегии Рузвельта. Он занял более определенную позицию ввиду того, что обозначились основные элементы грядущего мирового политического уравнения. Ясно, что дни Германии и Японии сочтены, что Советский Союз победоносно выходит в Центральную Европу, что контакты с СССР напряжены из-за саботажа Западом открытия "второго фронта", что США могут еще долго быть заняты Японией, в то время как СССР пока не дал обязательства выступить на Дальнем Востоке и мог бы иметь возможность после победы над Германией развязать себе руки в Европе.
Пройдет несколько месяцев, и ситуация изменится после тегеранской встречи "большой тройки". Но сейчас, глядя на биполярный мир, Рузвельт не уверен в возможности прочного контакта с СССР, и поэтому он откровенен в своей геополитической игре.
Эта откровенность, вероятно, достигла своего пика в последний день работы конференции "Квадрант" - 24 августа 1943 года. Из Москвы было получено послание, в котором выражалось недовольство по поводу закрытых переговоров Запада с итальянцами. Неприглашение восточного союзника не увеличивало его доверия к Западу. Сталин писал, что назрела необходимость организовать трехстороннюю военно-политическую комиссию для проведения всех переговоров, связанных с вопросами капитуляции Италии. Хватит обращаться с Советским Союзом "как с пассивным третьим наблюдателем. Я должен сказать вам, что такая ситуация более нетерпима. Я предлагаю создать такую комиссию и определить Сицилию в качестве места ее размещения". Подобное "посягательство" выглядит с объективной точки зрения разумным. В скором времени Запад будет требовать своего участия в процессе капитуляции Румынии. Но сейчас, получив послание Сталина, Черчилль пришел в ярость. Он предвидел "кровавые последствия в будущем".
Стремление СССР участвовать в обсуждении капитуляции Италии, сколь ни здравым оно выглядело в дальнейшем, тогда было воспринято Рузвельтом как ясное указание на то, что Советский Союз, завидя "свет в конце туннеля" после битвы на Орловско-Курской дуге, стал более требовательным членом коалиции и более самоутверждающей себя державой будущего. Несомненно, Черчилль катализировал эти настроения Рузвельта летом 1943 года, когда оба они взяли на себя ответственность за еще одну годичную отсрочку открытия "второго фронта". В конце июня Черчилль говорил послу Гарриману, что Сталин желает открытия "второго фронта" в Западной Европе для того, чтобы предотвратить появление американцев и англичан на Балканах. И во время "Квадранта" британский премьер еще раз попытался привлечь Рузвельта к более активной балканской политике.
Девятого августа, когда Италия подписала капитуляцию и англо-американцы начали там высадку, Черчилль предложил Рузвельту пересмотреть общую стратегию в свете поражения Италии. После взятия Неаполя и Рима следует закрепиться на самом узком месте "сапога" и обратиться к другим фронтам. В этом случае одной из альтернатив были Балканы. "Мы оба, говорил Черчилль, - остро ощущаем огромную важность балканской ситуации", надо послать "часть наших войск на средиземноморском театре для действий к северу и северо-востоку от портов Далмации". Одновременно предлагались действия возле Додеканезских островов в Эгейском море.
Рузвельт, как уже говорилось выше, не считал на данном этапе и в данной военной конъюнктуре политически выгодным смещение направления действий американских войск на Балканы. Это отвлекало силы с "берлинского" направления (в случае внезапного ослабления Германии), к тому же подготовка удара в гористой местности требовала значительного времени. Что, пожалуй, существеннее всего: в Москве интерес США и Англии именно к Балканам поймут однозначно. В отношениях "великой тройки" трещина появится раньше времени. Поэтому Рузвельт пока не соглашался на прямой поворот западных союзников с Апеннин на Балканы. "Операции на Балканах должны быть результатом возникшей возможности, к которой мы должны быть готовы". (Т. е. ситуацию на Балканах нужно использовать, но нельзя ее делать главным фронтом для Запада.) Эта позиция в некоторой мере уберегла антигитлеровскую коалицию от потрясений. Однако точка зрения Рузвельта говорит о том, что он определенно разделял тогда стремление Черчилля занять позиции, позволяющие диктовать мировое и европейское устройство на финальной стадии мирового кризиса.
