— А где у вас ванная? — спрашивает Хрущев хозяйку квартиры.
— У нас нет ванной, — отвечает она, — у нас душ.
— И вас это устраивает?
— Да, конечно, — отвечает, оглядываясь по сторонам, скромная женщина, оказавшаяся вдруг на первом плане какого-то огромного события.
— Ну вот, видите, — продолжает воспитывать своих Хрущев, — и ванны не надо, достаточно душа!
Все это приводит его в отличное расположение духа. Еще одно проявление крайностей.
Путь от Бордо до газовых месторождений Лака и дальше на юг мы проделываем на автомашине. Эго серийный «ситроен» лучшей марки, который в посольстве называют «лягушкой» за своеобразие формы. Эта модель по многим своим конструкционным особенностям обогнала время, однако размера эта машина небольшого. В салоне сам Хрущев и сопровождающий его французский министр: туда больше никого не втиснешь. Впереди, рядом с водителем, одно место. Его отдают для переводчика потому, что разговор в пути не умолкает ни на минуту. Для переводчика, но для какого? Советского или французского? Я принимаю предложение моего французского коллеги князя Андронникова чередоваться по этапам: не делить же нам вдвоем одно сиденье?! — гордо заявил он. Первый перегон достался князю, на второй отправился я. Но вдруг на первой же остановке князь подбежал ко мне со словами:
— У меня большие неприятности. Начальство строго приказало мне быть рядом с Хрущевым все время, не упускать ни одного произнесенного им слова. Я согласен, — продолжает он, — всю дорогу сидеть рядом с вами на этом единственном месте рядом с водителем.
Я, конечно, тоже не против, и мы на протяжении многих километров поочередно выворачивали головы назад в ритм реплик, которыми обменивались позади наши высокие собеседники.
Марсель — город людей с южным темпераментом. Когда Хрущев и я как неотступный его спутник вышли на улицу после одной из чинных встреч, огромная толпа, собравшаяся перед зданием, вдруг прорвала заслоны и, как волна, покатилась на нас. Вся охрана бросилась ей навстречу, но вмиг была поглощена восторженными сторонниками советско-французской дружбы. На какой-то миг премьер и я остались одни перед стремительно приближавшейся лавиной людей. Наша машина была в нескольких метрах. Я подтолкнул Хрущева к ней. Он, сполна оценив опасность, юркнул на переднее, «мое», сиденье. Я едва успел вскочить на «его» место в салоне и крикнуть французскому водителю «вперед», как в открытое стекло рядом с Хрущевым втиснулся целый букет рук. Они схватили руку Хрущева, в то время как машина делала рывок, и мне пришлось двумя руками помогать ему тянуть его руку в обратную сторону. В глазах у Хрущева промелькнул неподдельный испуг. Машина вырвалась, отделавшись вмятиной на моей дверце, и помчалась по марсельским улицам, не зная куда, пока ее не догнали и мотоциклисты, и машины охраны, и кортеж, и местные власти и т. д. и т. п. Помятый «ситроен» был заменен на другой, и, насколько мне известно, это вообще было единственное приключение, связанное с обеспечением безопасности. Позже я слышал, что за отличную работу во время поездки советского лидера по Франции работники соответствующей нашей службы получили высокие награды…
Была, разумеется, в поездке и кукуруза. Хрущеву показали связки чудесных початков, а он, сияющий, не мог удержаться от замечания, что урожаи-то могли быть и повыше. В общем, эпоха и человек были представлены во всех деталях.
Сопровождавшие Хрущева французские министры держались предупредительно и скромно, острых проблем не поднимали. Исключение составил лишь член французского правительства Луи Жакино, который оказался рядом с Хрущевым на севере, где все — и Верден, и Реймсский собор — говорило о сложном прошлом в отношениях между Францией и Германией. На свою беду, Жакино пустился на этом фоне в пропаганду франко-германской дружбы. Слово за слово, и Хрущев разошелся настолько, что от чинности, которую я видел во время переговоров в замке Рамбуйе, не осталось и следа Наступил момент, когда князь Андронников, имевший указание не пропускать ни одного слова Хрущева, стал вполголоса уточнять некоторые из пускавшихся в оборот советским лидером словечек, пока, наконец, не опустил руки совсем, попросив меня: «Переведите, пожалуйста, этот оборот сами».
