— Никто? А ваши соседи?
— Старый Санчес не глупее нас. Были бы у тебя деньги, ты мог бы купить у него какую-нибудь клячу. Но в город он тебя не повезет. А больше ни у кого нет лошадей.
— Что ж, тогда подскажите, кто бы мог пустить нас на ночлег?
— Иди в таверну. Ты легко ее найдешь — там собака на привязи. Как услышишь лай, значит, скоро таверна.
Он попятился, продолжая улыбаться, и краем глаза следя за винтовкой в окне. Ему не нравилось, что ствол поворачивается, сопровождая его.
Он отступил еще дальше, пока не услышал, как где-то рядом дышит Вера.
— О чем вы говорили? — спросила она шепотом.
— О разных пустяках. Но теперь я знаю, где мы возьмем лошадей. И знаю, что нам не стоит тут задерживаться.
То ли его глаза привыкли к темноте, то ли начинало светать, но Орлов уже отчетливо видел дорогу между приземистыми домиками и каменными заборами. Он шел, принюхиваясь, пока не почуял запах конского навоза.
— Здесь. Подожди меня, я быстро.
Он уже шагнул было к дому, но тут ему пришло в голову, что вернувшиеся сыновья пожилой сеньоры могут отправиться на их поиски.
— Ты должна пройти немного вперед по улице, — сказал он Вере. — Иди, пока не залает собака. Как только услышишь ее, поворачивай назад, и жди меня здесь.
Вера ушла, ничего не спросив. А Орлов подошел к дому и постучал в закрытые ставни, за которыми теплилась полоска света:
— Сеньор Санчес!
— Кто там? — тут же послышался голос из комнаты.
— Мне сказали, что вы можете продать пару лошадок.
Ставни распахнулись, и наружу высунулась усатая физиономия.
— В чем дело, амиго? Что это там у вас горит, на железной дороге? С чего бы тебе с утра пораньше потребовалась пара лошадок?
— Двести долларов за двух оседланных лошадей, — сказал Орлов.
Обычная цена составляла в этих местах пятьдесят-семьдесят долларов. Но то была дневная цена.
— Двести пятьдесят! — быстро ответил мексиканец.
— Двести двадцать, — сказал Орлов, хотя был готов выложить и триста. Но покупка без торга могла бы обидеть продавца.
— Черт с тобой! Двести сорок, и вода в придачу!
— Вода?
— Две фляги чистейшей ключевой воды!
— По рукам.
Над поселком разнесся яростный лай.
— Что за нашествие с утра пораньше? — потирая руки, засмеялся Санчес. — У меня покупатель, у Карлито в таверне тоже гости. Неужели крушение? Раньше поезда часто сходили с рельсов, и мы всем помогали. Давно такого не было, давно, лет десять как ничего такого не было. Пошли в загон, амиго, тебе понравятся мои лошадки.
Капитану Орлову не понравились ни лошади, ни седла. Один мерин прихрамывал. (Санчес божился, что еще вчера ничего такого не было, наверно, камешек за подкову попал). А седла даже в темноте выглядели такими старыми, будто их выбросил на помойку еще прадед Санчеса. Но выбирать не приходилось. Приходилось, наоборот, радоваться тому, что все уладилось так быстро. И, когда над холмами поднялось солнце, Орлов с Верой были уже далеко от поселка.
— Зачем ты посылал меня дразнить собаку? — спросила она.
— Сам не знаю. Наверно, чтобы подумали, будто мы с тобой направились в таверну.
— Кто должен был так подумать?
— Ну, не знаю. Ну, скажем, братья того мальчишки, который чуть меня не застрелил. Может быть, они стали бы нас искать.
— Зачем?
— Может быть, им бы захотелось узнать, сколько денег в моих карманах. Может быть, им бы захотелось попользоваться городской дамочкой, которая шатается по ночам в голой степи. Все может быть.
— Фу, «попользоваться»! Вы, граф, выражаетесь, как денщик.
— А вы, княжна, пристаете, как банный лист.
— Не сердись, Паша. Я всего лишь хочу знать смысл того, что делаю.
— Да? Всего-то?
— «Каждый солдат знай свой маневр». Разве не так?
— Так-то оно так. Ты хороший солдат. Сначала выполняешь приказ, и только потом пытаешься понять его смысл.
— Не смейся надо мной.
— Я не смеюсь, что ты! — Он заглянул в ее глаза, насколько это было возможно на скаку. — Я ведь сам такой. Сначала делаю, потом начинаю осознавать, зачем я это сделал. И если честно, далеко не всегда нахожу ответ.
— Скажи еще, что ты по ночам думаешь о смысле жизни, — съязвила Вера.
— Чего нет, того нет. Но иногда, знаешь, накатывает. Едешь так вдоль каньона, волочишь за собой для опознания труп какого-то подонка, вдруг встанешь, оглянешься… Мать честная! Куда я попал? Где березки, где трава-мурава, где нива золотая? Где все эти милые мелочи, к которым привык с малолетства? Одни скалы, да пески, да кровь, да гарь. И задумаешься: а зачем я здесь? Чего ищу?
