Только через два часа доктор и профессор вышли из операционной. Степан Ермолаевич смертельно устал, на его побледневшем лице выступили мелкие капельки пота.
- Вам плохо? - встревоженно спросил профессор.
- Нет, ничего, - ответил доктор, надевая плащ. - Что-то сердце... но ничего, ничего...
А этому крановщику еще жить и жить. Здоровый организм это важно! Обратили внимание? Он сам, словно новый кран, высокий, крепкий. Такой нелегко согнуть.
"Операцию делали какому-то рабочему, крановщику", - догадался Динь-Даг.
Вскоре доктор и профессор в автомашине ехали домой. Одна из сестер хотела проводить доктора, но Степан Ермолаевич наотрез отказался от ее услуг.
- Вам за больными нужно ухаживать, а не за врачами, - строго сказал он и отправил сестру в больницу.
Дом, где жил молодой профессор, находился на половине пути к дому доктора Степана Ермолаевича.
- Я довезу вас, - предложил профессор.
- Нет, нет, - запротестовал Степан Ермолаевич. - Уже поздно. Вам завтра нужно рано в свою клинику. Спасибо! Я хорошо доеду один. А завтра вечерком заходите, доиграем партию.
- Это уже будет сегодня. Сейчас три часа ночи. До свидания, коллега!
- Да, это уже сегодня, - вспомнил Степан Ермолаевич. - Все равно приходите! - и он помахал слабеющей рукой своему другу.
У своего дома он вышел из машины, и машина моменталыно умчалась. А доктор так и остался стоять на тротуаре. Он вдруг почувствовал, что не может сделать и одного шага. Казалось, чьи-то холодные пальцы вцепились в сердце. Доктор закрыл глаза и покачнулся, но устоял. Он вынул платок и осторожно вытер лоб. И он не заметил, как с платком из кармана вылез Динь-Даг, упал на мостовую и откатился в сторону.
Крошечными шагами, не поднимая ног, Степан Ермолаевич кое-как дотащился до подъезда и присел на ступеньку. "Врач не может болеть", - вспомнил он и снова закрыл глаза. Голова его вдруг наклонилась, словно доктор кому-то поклонился, а тело повело в сторону, и он упал на ступени, не издав ни звука.
Накрапывал тихий ночной дождь. На мокрой мостовой валялся одинокий Динь-Даг. Уже уснул в своей квартире молодой профессор. В больнице, к радости дежурных, врача и нянюшек, пришел в сознание после операции крановщик. В квартире доктора застыли на доске в прерванной партии шахматные фигуры. Они так и не дождались своего хозяина. А жизнь на земле продолжалась.
Всю ночь до утра Динь-Даг пролежал на голой, мокрой от дождя мостовой. Лежать было тоскливо и холодно. Было жалко старого доктора, который ночью бросился спасать человека, совсем не думая о себе, и умер от жестокого сердечного приступа.
Редко-редко проходили по улице люди. Но никто не видел Динь-Дага и никому до него не было дела. Забыв о дожде, медленно шли, обнявшись, юноша и девушка. Юноша говорил о вечной любви, а девушка спрашивала, что такое вечная любовь, и смеялась. Юноша уговаривал свою подругу поехать с ним в Сибирь на большое строительство, где они будут работать и учиться, а девушка не соглашалась. Ей нравился родной город - здесь тоже можно работать и учиться.
Благодушно настроенному, подвыпившему старику было тесно на тротуаре. Он шел по мостовой и рассуждал сам с собой.
- Ну вот, выпил я, значит, на три рубля, - бормотал старик и посмеивался. - На три рубля! Да! А Сашка мой... это сын, значит, мой, - объяснял кому-то старик, - Сашка сто раз по три получает. Это, значит, триста. Арифметика! Сашка пришлет... Да Веруха, дочка, пришлет... да пенсия. Вот я и сыт, старый...
Старик остановился. Он увидел Динь-Дага. Хотел нагнуться, потом раздумал и засмеялся:
- А на что ты мне, пятиалтынный? Мелочь ты! Ничего я не куплю на тебя. Не могу же я тащить тебя в милицию, как находку. Некогда мне...
Старик перешагнул через Динь-Дага и пошел своей дорогой. А Динь-Даг обиделся. Он даже чуть позеленел от злости и с горечью подумал: "Быть бы мне хоть рублем, тогда старик не перешагнул бы через меня!"
Мчалась на бешеной скорости машина, закрутила Динь-Дага колесом и подбросила высоко вверх. Динь-Даг больно ударился об асфальт, жалобно звякнул и остался лежать.
