………. «Видимым же всем и невидимым…»
— Я сейчас для вас— ничто. Тот, которых миллионы. Безразличных. Ненужных. Я вас знаю. Не прельстит вас богатство. Я могу собрать горы драгоценных камней. Дать все золото мира. Приказать положить к ногам все, чем гордится земля… Но мало, мало… Не нужно. Необходимо другое. Ариадна, я дам вам величие. Бессмертие. Какого не бывало в истории. Вы будете первая… Среди живущих. Среди всех славных, ушедших… Вы будете повелительницей. Всей земли. Земного шара. Перед вами падут на колени короли. Императоры. На вас будут молиться народы. Жизнь и смерть человечества в ваших руках. Счастье и горе его — в ваших глазах. Ариадна, вы будете моей. Ариадна, вы будете со мной. Я вас люблю. Я не в силах побороть себя. Скажите… Одно слово… Скажите — да. Я раскрою всю тайну.
Ариадна бледна. Дрожат руки. Притаилось дыхание. Она негодует, молчит, ждет конца оратории, последних звуков.
Там — поднимаются из гробов стучащие кости. Оживают мертвецы, зажигаются блеском радостных песен провалы глаз. Встают, вырастают, толпятся, трепещут… И грозные трубы, и пенье бесплотных, и славословие ангелов….
………. «И жизни будущего века…»
— Я ухожу. Вы — останетесь здесь, — говорит Ариадна. Лицо — неподвижно. В глазах презрение. — Мы больше никогда не увидимся. Помните. Мне стыдно и больно. Вы могли говорить без обмана. Без всей этой лжи. Прощайте.
Она направляется к выходу. Корельский схватывает ручку двери, смотрит в упор.
— Не верите?
— Оставьте, прошу вас.
— Не верите? Да? Так вы узнаете! Поверите! Скоро! Отвечайте: не любите? Не полюбите? Ариадна… Сжальтесь… Ариадна… Не оставляйте… Любимая… Моя…
— Ступайте прочь!
Софья Ивановна еще не вернулась от Горевых. Ариадна сняла пальто, шляпу, прошла в гостиную.
За окном белая ночь. В раскрытых далях — колокольни, купола, остроконечия крыш. Наверху, в оправе нежного неба, голубая звезда. Север тихо сияет. Под зеленой каймою золотой горизонт.
Ариадна сидит в кресле, уронила голову на бархат, закрыла глаза. Пусто, жутко, ненужно…
… «Горы драгоценных камней. Золото мира… Вы будете первая!» Как смешно — в этих пошлых устах, в этой мещанской душе!.. «Среди всех живущих. Среди ушедших…» А быть может, — не ложь? А если вдруг — он? Нет, нет! Штральгаузен! «Вы?» «Я». Ужасный смех. И тогда было страшно. Гений! Великий мозг. Только почему же слова: «Жизнь и смерть человечества в ваших руках?.. Счастье его в ваших глазах?..»
В сознании переплелись пути смешавшихся мыслей. Стучит болью в висках, тяжело дышит грудь. Все не то, все не то, все не то!..
— Владимир Иванович!
Она держит в руках микрорадиотелефон. Ждет ответа. Где-то — неясные звуки. Шаги…
— Я не слышал, простите. Софья Ивавовна?
— Я.
— Ариадна Сергеевна!
Голос, раньше глухой и сонный, быстро проясняется. Владимир мгновение ждет. Говорит:
— Вы меня вызвали. Наконец-то. За все время — второй раз.
— Да, второй.
— Мало, не правда ли?
— А про бабирузу?
Молчание.
— Ну, в таком случае, у меня есть для вашего внимания любопытное наблюдение над птенцами амадины…
— Не нужно, Владимир Иванович.
— Не нужно?
Иронический тон исчезает. Неожиданно слышится заботливость, участие.
— Не нужно… — дрогнувшим голосом повторяет Павлов.
— Хорошо… Но, может быть, тогда…
— Я хочу молчать. И чтобы вы — молчали. Нет, впрочем, нет. Говорите. Говорите. Мне нужно. Ах, я сама не знаю, что нужно! Я ничего не знаю!.. Мне тяжело… Я устала. Устала!..
— Ариадна!
Тихо.
— Ариадна! Ади!
Молчание.
— Ты вернулась… Я чувствую! Ты вернулась. Скажи… Вернулась? Ади!
— Владимир!..
— Любовь моя!.. Счастье! Наконец… Ади! Ади! Любимая… Светлая… Родная…
— Говори?.. Я хочу… О себе… Обо мне. Голос твой…
Она поднимает яркий никель. Держит возле лица, обвивает нежными пальцами. И в глазах — все в тумане. Отблеск белой ночи в слезах.
— Два мучительных года, два томительных года, — шепчет у лица Ариадны счастливый голос Владимира. — Я хотел все забыть, я хотел все порвать… И нельзя. Невозможно. Ведь это — ты! Ведь это ты — мечта моя, моя жизнь, до конца, до дна, до последнего вздоха! Я не видел тебя — ярче светились глаза. Я не слышал тебя — громче вспоминались слова. Ади, два года, каждый день, я с тобою вдвоем, только с тобою, полон тобою. Я ведь верил, я знал: ты будешь опять. Будешь снова, как раньше. Но какая боль — это время! И какое страдание — вдали!
