Как видно, в детдомах, придумывая фамилии найденышам, резвились вовсю.
Костанжогло...
Все эти мертвые были еще живы, когда сумасшедшая сковородка взорвалась под ногами Петрова. Это случилось в Афгане. Мы прошли его от звонка до звонка, и за это время убитыми потеряли одного человека. Сашку, которому наш лейтенант выстрелил в висок.
Потом мы бежали среди гор, высоких, пустынных. Мы бежали трусцой, в затылок друг другу, стараясь попадать след в след. Толчок ногой, и, пока тело находится в воздухе, можно расслабиться, отдохнуть... Три толчка вдох, три толчка - выдох, как учили.
На самом деле никакой выносливости на свете нет, есть - только усталость. Громадная, непомерная, раздавливающая тебя... И - надо нести ее. Стиснув зубы, высунув язык, улыбаясь или плача, хрюкая, подвывая, поскуливая или яростно матерясь... Усталости до фени, как ты будешь нести ее. А выносливость придумали те, кто ничего не смыслит в том, для чего нам даны ноги, легкие, сердце. Даны же они нам для того, чтоб, сделав дело, несуетливо и молча бежать прочь от места, где дымятся развалины, валяются мертвяки, бежать, бежать, без мыслей и чувств, бесконечно, отныне навеки...
На вершине голой, царящей над местностью сопки мы залегли. По привычке, въевшейся в кожу, заняли круговую оборону. Шестнадцать кафиров в маскараде отросших бород, засаленных тюрбанов, рваных халатов...
Наш лейтенант вдруг привстал, всматриваясь в расстилающееся под нами плато... Я ясно увидел горца с винтовкой за спиной.
- Ну-ка, - ни к кому в частности не обращаясь, сказал лейтенант, вальните мне его, - и так, как будто находился в ложе театра, поднес к глазам бинокль.
Короткие автоматные очереди... Фонтанчики пыли забили у горца из-под ног. Но, не обращая на них внимания, не замедлив и не убыстрив шаг, он продолжал горделиво нести себя вперед.
- Ни фига себе бурость, - буркнул Лазарев, за ремень подтянув к себе СВД.
Он целился недолго. Облачко пыли поднялось за мишенью. Отрикошетив от камней, пуля со злобным "ти-у-у" ушла в небеса.
- Черт... Далековато, - пробормотал лейтенант и, не оборачиваясь, сунул винтовку мне. - А ну, Иванов, попробуй...
Так СВД, приклад которой Сашка, ливший слезы над обезглавленным кроликом, успел украсить тридцатью четырьмя кружочками от раскаленной гильзы калибра 7,62, перешла ко мне. Я почтительно принял от командира этот поджарый, удобный, зловещий на вид инструмент и нашел глазами человека на плато... Почти тотчас некая невидимая, но чрезвычайно прочная нить натягивается между нами. Я почувствовал, что нужно лечь. Поместив фигурку с королевской осанкой в оптический прицел, я навел крестик его чуть выше войлочной шапки...
Бонапартов и Перчик, не поленившиеся прошвырнуться с километр туда и обратно, притащили трофей - узелок, с которым горец шествовал под огнем.
В узелке оказались острый овечий сыр да пара дынь, называемых у нас "колхозницами". Поделив между собой эти продукты и подкрепившись, мы продолжили бег.
...Толчок ногой, и, пока тело находится в воздухе, отдыхаешь... Три толчка - вдох, три толчка - выдох. Как учили отцы-командиры - заскорузлые, острупелые дядьки, с великолепным бесстыдством выговаривающие:
- Честь, Родина, Долг, Совесть! - и бормочущие в темном углу: - Ежели кто еще не усек, пусть зарубит себе на носу: НЕ БЫЛО НИ ДЖУНГЛЕЙ, НИ ХЫНГА, НИ ВИЛЛЫ, НИЧЕГО... И вас - вас тоже никогда не было! Ясно?
Ответом тишина. То, чего нет, отвечать не может...
Бабахнув пару раз из "Рапиры", артиллеристы уселись завтракать на ящиках из-под снарядов в тени тутовника.
В гидрокостюмах, облепленных тиной, я, Бонапартов и Перчик вышли из тростников...
- Стой, - слишком поздно заметив нас, завопил как резаный часовой в тельняшке, - кто идет?!
Мы, след в след, продвигались вперед.
- Стой!!! Стрелять буду!..
Часовой передернул затвор автомата, на штык-ноже которого сверкало солнце отечественных субтропиков - солнце, раскалившее наши гидрокостюмы и, казалось, вскипятившее воду в болотах окрест...
- Куда прете?!
Часовой беспомощно оглянулся на повскакавших с мест артиллеристов.
