Присутствовал на соборе и Карл Простоватый, который, однако, вел себя до странности тихо. И хотя он восседал на троне в полном королевском облачении и чело его венчал четырехгранный каролингский венец с высокими рубиновыми трилистниками зубьев, но король словно старался держаться в тени.
Несмотря на все великолепие его одежд, пурпура, золота, драгоценностей, Франкону казалось, что он не встречал человека столь плебейской наружности. Простоватому еще не было тридцати, но он был рыхлым, полным, неуклюжим. Невзрачное отечное лицо, расползшееся вниз жирным двойным подбородком, маленький мягкий нос. Он сидел в заученной позе величественного идола, и лишь то, как он машинально вращал большими пальцами сцепленных рук, выдавало его нервозность. В спор не вмешивался, ибо хотя он и был священной особой, на чью голову пролилось священное миро, и носил гордую фамилию Каролинга, но, по сути, ему теперь приходилось только подтверждать и давать согласие, ежели за таковыми к нему обращались.
Порой, правда, Карл Простоватый будто скидывал с себя оцепенение, с умилением оглядывался на стоявшего за его креслом рослого красавца охранника с завитыми вниз русыми волосами, чувственным ртом и выцветшими, почти белыми глазами. Франкон скоро понял, что это и есть тот лотарингец — фаворит Карла, который столь возвысился и имел такое влияние на короля, что, как поговаривали злые языки, Карл одаривал его целыми мансами с крепостными и дворней. Одних драгоценностей он подарил этому Аганону столько, что можно было снарядить целое войско, а в день рождения своего фаворита заставил монахов всего королевского домена[8] петь всю ночь в его честь заздравную.
Говорят, привязанность монарха к этому лотарннгцу стала столь явной и скандальной, что это едва не расстроило проект его женитьбы на дочери английского короля Эдуарда, ибо тот небезосновательно счел, что Карл из своей любви к мужчинам не сможет сделать принцессе Этгиве ребенка.
Приближенные советовали Простоватому скорее избавиться от Аганона. Но вышло по-иному: тот же Аганон подыскал Карлу разбитную женщину из лотарингского рода Арденн, и она родила королю сына. Брак с англичанкой состоялся, но пока девочка-королева играла в куклы в покоях каролингского дворца, ожидая срока, когда король сможет взять ее на ложе, Карл разгуливал по покоям, нося на руках внебрачного принца Рорикона.
В этот день у епископа Франкона было особенно дурное состояние духа. В отведенных ему покоях он долго читал, стараясь успокоить нервы. Шрифт книги был со знаками препинания, все шире входившими в употребление, а книги любимыми — старая мудрость оставшаяся со времен античности — Пифагор, Порфирий, Платон.
Франкон листал страницы прекрасных книг, но в суть написанного не вникал — мысли прелата были далеко. В конце концов он устало опустился на ложе, жесткое по суровому монастырскому уставу, вздохнул, вспомнив свои роскошные перины в аббатстве Святого Мартина. Ему захотелось поскорей вернуться домой, в Нормандию. Но пока собор не окончен он должен оставаться, дабы не выказать свое пренебрежение к проблемам христианской Церкви.
Оставалось лишь ждать. И он, прикрыв глаза, вспоминал, как блестит Сена, бросая блики на своды быков моста в Руане, как воркуют на галереях сада почтовые голуби, когда они пригреются на солнышке, или какой восхитительный вкус зажаренных в масле креветок, что умеют готовить только в Руане. И еще с нежностью подумал о маленьком мальчике Гийоме, которого ему давали понянчить, когда рыжая красавица Эмма посещала аббатство Святого Мартина.
Вспомнил, как этот Гийом описал нарядную ризу из алтабаса[9]. И при этом очень серьезно-сосредоточенно глядел на епископа. Сейчас же при этом воспоминании Франкон улыбнулся. Он был старым одиноким человеком и очень привязался к ребенку, которого в буквальном смысле принял из лона матери.
Гийом был очень похож на Ролло — сероглазый, с покатым лбом и русыми прядями мягких волос, коротким прямым носом. Для столь маленького дитяти он был на редкость серьезен, даже с серебряными безделушками играл с самым сосредоточенным видом. Это тревожило Эмму.
