— Ты предал меня, Херлауг! — почти кричала она. — Ты нарушил свое обещание, заманил меня в Суассон и выдал королю!
— Неправда!
Голос мужчины был также повышен. Гизелла невольно замерла, не решаясь войти. К тому же ее разобрало любопытство. Сделав знак охранникам держаться в стороне, Гизелла замерла у окна.
— Ты не права, Эмма! — уже спокойнее говорил мужчина. — Я ничего не сказал о тебе, и я был еще у короля, когда пришел герцог Длинная Шея и сообщил, что ты при дворе.
— Значит, меня выдал Эврар, — устало произнесла Эмма. — Мелит, что служит герцогу Лотарингскому.
— Да, кажется, так и было. Но разве ты сожалеешь о случившемся? Ты живешь как принцесса, у тебя слуги, огонь, прекрасная еда.
— О чем ты говоришь? Теперь я пленница, за мной следят, у моих дверей дежурит стража. И король Карл сделает все возможное, только бы не допустить моего возвращения в Руан.
Они оба умолкли. Гизелла почти приникла к окну, но, кроме неясных бликов, ничего не могла разглядеть. Она поняла, что с Эммой беседует граф Санлисский, крещеный норманн, которого ее отец принял с почетом и к которому явно благоволит. Оказывается, эта Эмма и он — близкие знакомые.
Граф снова заговорил: — Завтра я уезжаю, Эмма. Знаешь, у меня родился сын. Я должен быть в Санлисе.
Голос его звучал словно бы виновато.
— Я рада за тебя, Херлауг. Ибо, в отличие от тебя, я не могу поехать к моему сыну.
В интонации слов женщины звучала такая грусть, что Гизелла невольно ощутила жалость. Она что-то слышала, что у рыжей женщины от Роллона был ребенок. Однако рано потерявшая мать и имевшая всю родительскую любовь от отца, Гизелла считала, что нет ничего ужасного, если и сын Эммы будет только с отцом. Но сейчас она почему-то подумала о чувствах Эммы. Но тут блики за окном задвигались, и она смогла даже различить, как один силуэт вплотную приблизился к другому. От любопытства она прижалась лицом к стеклу, пытаясь хоть что-то разглядеть. Вновь зазвучал голос графа:
— Дослушай, Птичка, в том, что случилось, нет моей вины. Но все не так уж и плохо. Ведь Ролло сам отказался от тебя, и его брак с Гизеллой — дело решенное. Что бы ты делала, если бы была оставлена всеми? Теперь ты знатная дама и ни в чем не знаешь нужды.
— О ради самого неба, замолчи! По-твоему, все счастье заключается лишь в мягкой постели и вкусной еде? — В твоем положении и это немало.
— О, если бы я могла вернуться в Нормандию! — почти вскричала Эмма. — Они все боятся этого, опасаются моего влияния на Ролло, понимают, что я могла бы
Она вдруг резко умолкла. Какое-то время стояла тишина, потом блики задвигались, шаги приблизились, и Гизелла поняла, что Эмма заметила за окном ее лицо. Она не успела отскочить, как дверь стремительно распахнулась и на пороге появилась разъяренная Эмма. Гизелла еле успела отскочить к охранникам.
— Подслушиваете, ваше высочество? — после недолгой паузы спросила Эмма.
Гизелла с трудом нашла в себе силы ответить:
— Я пришла… Мне желательно переговорить с вами. Она испытала стыд от того, что ее застали с поличным. С трудом заставила себя держаться с достоинством и даже тогда, когда Эмма, отступив, сухо пригласила ее войти, велела охранникам ждать ее за дверью.
Со свету Гизелла не сразу разглядела Эмму. Зато граф, стоявший у камина, был ярко освещен. В невысоком покое с бревенчатым потолком он казался особенно рослым. Гизелла слышала, что все северяне очень высоки. Но выглядел граф как настоящий франк. Подстриженные волосы с короткой челкой, длинные усы. Плащ скреплен на плече фибулой в форме креста. Один глаз перевязан темной повязкой, другой, светло-голубой, в упор глядел на нее. Гизелла смутилась, как всегда, когда на нее глядели мужчины.
Эмма указала ей в сторону невысокого кресла.
— Садитесь, принцесса.
Любезная фраза, но в устах Эммы она прозвучала как приказ. Гизелла безропотно повиновалась, не смела поднять глаз.
— Эмма, этот лисий плащ… — начал на норвежском Херлауг, но она его прервала.
— Вижу. — И добавила, обращаясь к принцессе: — Ваше высочество позволит мне проводить гостя?
Не дожидаясь ответа, она завела графа под сень глубокой дверной ниши. Они о чем-то говорили, но Гизелла не понимала ни слова. Но за это время она смогла взять себя в руки, даже устроилась поудобнее в глубоком кресле с выполненными единым полукругом подлокотниками и спинкой, огляделась.