Англичанин громко сглотнул и принялся жадно пожирать яблоки, словно голод уже наступил. Мурза задумчиво сунул в рот уголок письма и заелозил им между зубами. Покачал головой:
— Ранней весной, после стаивания снега, земля сырая, размокшая. Войску по степи не пройти, завязнет. Осенью, после летнего жара, трава пересыхает, горит, как порох, коням есть нечего.
— А кто говорил, что будет легко? — рыкнул русский. — Для того армия и придумана, чтобы делать то, что нужно, а не то, что проще. Командир прикажет — и зимой, через снежную степь должны пойти.
— Лошади перемрут…
— С собой припас возьмите. Готовиться к походу нужно, а не просто так вперед чесать! — Гость внезапно остыл и махнул рукой: — Чего я тут распинаюсь? С Девлет-Гиреем говорить нужно, вам-то что…
— Вымотают такие походы конницу… — Мурза, спохватившись, сунул письмо за пазуху. — Каждый год по два раза, да в самое плохое время.
— Так воевать-то им не придется! — хлопнул ладонью по столу русский. — Никаких великих сражений и кровавых побед! По землям, главное, рассыпаться, рубить тех, кто зазевался, разгонять по лесам, кто удрать успеет. Не дать мужикам к сохе встать. Пусть по схронам и лесам посевную пересиживают. А коли еще и добычу татары прихватят — так то и лучше.
— Ну, полон какой-никакой всегда попадется, — кивнул мурза. — Найдут чего пригнать. Но вот время… — Он мотнул головой. — Ладно, тут подумать нужно, так сразу и не решишь. Послезавтра сюда приходите. Как разгрузку закончите и неф на якорную стоянку уведете, тогда, милостью Аллаха, может, поймем, как с вами поступить следует.
— Благодарю вас, Кароки-мурза, — поднявшись, поклонился купец.
Русский просто выпрямился, прихватив с собой яблоко, и покровительственно кивнул:
— Значит, до послезавтра?
— Да, — устало кивнул хозяин дома в ответ на грубость гостя. — До послезавтра.
Когда странные визитеры ушли, мурза налил себе из кувшина холодного кофе, выпил небольшую чашечку, затем вышел на балкон:
— Фейха! Коврик постели…
К тому времени, когда он неспешно спустился вниз, толстый войлочный коврик уже лежал неподалеку от того места, куда дикий русский сбросил нерадивого привратника: между зарослями шиповника и ароматными розами, на дорожке, указывающей на Стамбул и находящуюся за ним Мекку. Андрея уже убрали, и мурзе мимолетно подумалось: интересно, остался ли тот жив после всего, с ним случившегося, или наконец добился для себя окончательного конца? Впрочем, сейчас у мурзы имелись дела поважнее, и воспоминание о покалеченном рабе быстро улетучились из его разума.
Хозяин дома подошел к бассейну, в соответствии с заветами Корана тщательно умылся, после чего опустился коленями на коврик, наклонился вперед, слегка прикоснувшись губами к грубому ворсу:
— Нет Бога кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его…
Кароки-мурза свято исполнял все заповеди Пророка — хотя, может быть, делал это не столь рьяно, как положено истинному мусульманину. Пять раз в день он возносил молитву Богу — но делал это не каждые три часа, а утром и вечером: возносил две молитвы после рассвета и три — перед закатом. Он честно платил ежегодную очистительную милостыню — но отрывал от себя заметно меньше, чем мог. Разумеется, во время рамадана он с восхода до заката полностью воздерживался от еды, питья и красоток из своего гарема — но на святой хадж в Мекку так и не решился, раз за разом откладывая его на потом. Однако Господа, по всей видимости, вполне устраивало такое служение, поскольку именно во время молитвы султанского наместника в Балаклаве обычно и посещали наиболее удачные мысли.
Вот и сейчас, произнося негромкие слова молитвы, Кароки-мурза думал. Думал о Московии.
С этой далекой северной страной было связано само основание их нынешнего рода. Немногим более полутора веков назад его далекий предок, осевший на землях крымского полуострова обедневший генуэзский дворянин Крокко Виолетти, принеся вассальную присягу тогдашнему хану Мамаю, во главе одного из отрядов итальянской пехоты, вместе с армянскими, осетинскими и черкесскими ополчениями при поддержке ногайской орды отправился в далекую Московию защищать право хана на титул царя, ныне утративший всякий смысл и затасканный множеством мелких крымских и астраханских ханов. Но на далеком Дону, на Куликовом поле, мамаевскую рать едва ли не начисто стоптала русско-татарская конница, приведенная московским князем Дмитрием.
