Впереди у нас — более тридцати километров. Позади нас — тысячи километров…
Иногда ветер снова начинает сильно дуть и воет в «коридоре» между островом и берегом озера. В таких случаях мы, как тростник в басне Лафонтена, гнемся, но не ломаемся.
Затем небо проясняется и снежная буря окончательно стихает. Эта недолгая буря была как бы шуткой, сибирской насмешкой, нацеленной на то, чтобы напомнить, что я здесь ничего не решаю и что нужно всегда осознавать свою немощь по отношению к силам природы.
Впереди меня ждут еще больше десяти километров, из которых значительная часть полна опасностей, поскольку пролегает по торосам. Сани на них запросто могут перевернуться. Бригада покидает меня, оставляя финишировать в одиночку, и отправляется на мыс Бурхан, чтобы присоединиться к сотне ожидающих там людей. Я прошу Кома поехать вместе с ними, поскольку не хочу еще раз пережить тот кошмар, о котором, хотя прошло уже девятнадцать лет, очень хорошо помню и который был связан с прибытием, едва не закончившимся трагично. Тогда мы с Дианой, путешествуя на собачьей упряжке вместе с нашим самым драгоценным сокровищем, двухлетней дочкой, преодолели за год множество трудностей и благополучно избежали тысячи опасностей, но затем, поддавшись эйфории по поводу завершения путешествия, потеряли бдительность и чудом избежали катастрофы: на длинном обледеневшем спуске мы полностью утратили контроль над санями, и те едва не разбились от удара об огромный бугор из льда и снега. Это болезненное воспоминание остается настолько свежим, что вызывает у меня невыносимую душевную боль, потому что я невероятно злюсь на себя за то, что подверг риску жизнь своей дорогой малышки, которую до этого так тщательно оберегал и за которой присматривал в течение буквально каждой секунды этого экстраординарного путешествия…
Разговаривая с Комом, я не осознаю в полной мере, насколько болезненно воспринимает он мое решение. Но он ничего не говорит.
На довольно долгое время я остаюсь один со своими собаками, которых размещаю в укрытом от ветра месте, а именно в маленькой бухточке у острова. Присев на корточки, я перемещаюсь от одной собаки к другой и взволнованно объясняю им, что все уже почти закончилось, рассказываю, как сильно я их люблю и как горжусь тем, что мне удалось осуществить вместе с ними. Они внимательно смотрят на меня, и даже Дарк не лает. На него, похоже, повлияла эмоциональность, с которой я сейчас разговариваю с собаками и глажу их.
— Вперед, мои собачки! Вперед! Нас ждут, и мы устроим красивое зрелище для тех, кто относится к нам по-дружески и пришел нас встречать.
Люди, расположившиеся на вершине горы, которая высится над мысом Бурхан, увидят, как мы приближаемся, издалека: они заметят на огромной ледяной поверхности движущуюся точку. На мою удачу солнце выглядывает из-за облаков и озаряет своим светом бухту, когда мы ее пересекаем. Зрители, стоящие на вершине горы, уже, наверное, заметили нас в свои бинокли.
— Вперед, собачки! Бегите строго по прямой, как на параде!
Они гордятся собой, мои собаки. Они прекрасно чувствуют, что сейчас произойдет нечто необычное и что я, обычно такой спокойный, очень волнуюсь.
Двигаться по этим торосам нелегко. Сани сильно раскачиваются из стороны в сторону, и я даже несколько раз с них падаю. Чтобы смягчить удары, я не стал снимать толстую куртку, хотя в ней и очень жарко (даже слишком жарко). Она — моя защита против коварных ледяных выступов.
Я уже совсем рядом с мысом, как вдруг замечаю человека, в одиночестве стоящего у его основания.
Это мой сын Ком.
Когда я подъезжаю, его взгляд — грустный, но полный надежды — пронзает мое сердце. Ком прошел один по льду вокруг всего мыса, чтобы встретить меня на полпути и попросить взять его на сани, чтобы он мог проехать со мной последние сотни метров. Меня охватывает волнение, к глазам подступают слезы, я не могу произнести и слова. Я пытаюсь тормозить, но у меня не получается остановить собак, которые услышали шум толпы, издалека начавшей приветствовать нас громкими криками.
— Едут! Едут!
Я хватаю Кома и помещаю его перед собой, с опасением и тревогой глядя на нагромождение льда, которым покрыт Байкал между этим местом и местом прибытия, находящимся на расстоянии двухсот метров отсюда. Нас на санях теперь двое, а это значит, что я вряд ли смогу действовать достаточно ловко для того, чтобы удержаться на них и не свалиться на лед на очередном ледяном ухабе. Ком, на голове которого нет каски, может проломить череп о какую-нибудь из этих ледяных глыб, угрожающих сбросить нас с саней едва ли не на каждом метре пути.
