— Иоана! — крикнул он.
Но вышла Катрина. Приблизилась, вытирая руки о фартук. Остановилась перед дедом Дорикэ.
— Здравствуй, Катрина. Я пришел за Иоаной, чтобы она пошла на стыну, я ухожу на пенсию. Она Дома?
— Нет. Она выходит замуж. Убежала вечером с сыном Петраке Палади.
— С каким сыном?
— Тем, что из армии, на побывку он приехал и вот…
— Убежала, говоришь?
— Убежала. Пришла утром и сказала мне, что к Йордану она убежала. А я что? Я не против…
— Ну ладно, ладно. Хорошо, что убежала и некому ее было удержать.
— А ты что с этой бродишь?
— Кошка из камышей на овец кинулась, я ее и убил. Пойду сейчас в школу, спрошу, что за зверь. Ну дай бог счастья Иоане.
— Спасибо, бэдица.
Отвернулся дед Дорикэ. У него заныло сердце.
— Эх, птицелов, птицелов, звериная твоя душа, — прошептал он.
Потом взял дикую кошку за хвост и бросил в канаву с досадой.
— Гляди, птицелов, она похожа на твою душу!
В правлении колхоза товарищ председатель Урсаки сидел в своем кабинете, а увидев деда, махнул ему рукой, мол, занят я, оставь меня в покое. Но дед Дорикэ не обратил на это никакого внимания, вошел и сел на стул.
— Товарищ председатель Урсаки…
Урсаки поднял глаза от бумаг и тяжело вздохнул.
— Снова? Уходишь? Я больше тебя не приму на работу. На коленях будешь просить — баста. Что такое с тобой, дед Дорикэ?
— Постой, бре, Урсаки, не трепи языком зря. Письма от Михая нет? Ой, я просто так спрашиваю, забыл, что вы поругались, вы, молодые, другого и не умеете…
— Кто тебе сказал, что мы поругались?
— Ладно, ладно, мэй, — заключил дед Дорикэ и встал. — Что сказать от тебя Михаю? Я еду к нему. Завтра.
— Здоровья, дед Дорикэ, привет передай ему…
— Ладно, мэй, Урсаки. Передам, — сказал дед Дорикэ и вышел.
Летнее солнце как летнее солнце было горячим.
