Дальние углы темнели густо и жутко, точно там притаился кто-то бесплотный, выжидающий, а в одном углу, за роялем, гладкий блестящий от лампы овальный лист фикуса был похож на чей-то немигающий глаз.
За окнами выла вьюга, и отвороченное с крыши железо хлопало и рычало, хрипело и жалобно визжало: "И-и-и, рроди-имые вы мои-и!", точно и ему было холодно, пусто и нудно.
II
Ульян Иваныч приехал к своему двоюродному брату Модесту Гавриловичу два дня тому назад. Тот, не видавший его лет десять, не нашел в нем большой перемены: немножко больше стала лысина, немножко худее стало лицо, немножко сгорбилась спина, но в общем он остался тем же Ульяном Иванычем, которого он знал и раньше, - человеком без определенных занятий, семейным, пришибленным и пугливым.
У него, так же как и прежде, было инстинктивное недоверие к своим вещам, словам, поступкам. Когда нужно было узнать время, он справлялся у кого-нибудь, даже и не пробуя вынимать своих часов; когда нужно было почистить платье, он просил у кого-нибудь щетку, твердо будучи убежден, что его собственная никуда не годится.
Раньше Ульян Иваныч боялся беспокоить богатого родственника и, когда бывал без места, только писал ему витиеватые письма с просьбой о помощи; теперь же приехал сам, узнав, что он в доме один, что у него недавно умер от дифтерита сын, а другого, еле живого от истощения, мать повезла за границу, в Кан.
Какие были у него побуждения для того, чтобы приехать, он и сам точно не знал, как не знал точно ничего за всю жизнь. Он думал отчасти посочувствовать горю брата, отчасти выпросить у него места, личной рекомендации, денег. Дома у него, в Курске, в холодной квартире, осталось пятеро ребятишек, из которых никто не думал умирать от дифтерита; напротив, все назойливо предъявляли свои права на жизнь, громко плакали и ссорились из-за игрушек.
Жена у него была рыхлая, плаксивая женщина, которая вечно боялась, что Ульяну Иванычу откажут от места, и когда ходила по утрам на базар, то в Пятницкой церкви ставила свечи и молилась, чтобы над мужем не стряслось беды.
Впрочем, ее молитвы были мало действенны, и Ульян Иваныч часто оставался без места, переходя из страхового агентства в банк, из банка к нотариусу, от нотариуса на пивоваренный завод.
III
В девять часов Модест Гаврилович пошел спать, а Ульян Иваныч остался в гостиной и, когда нянька Федосья пришла убирать со стола, разговорился с ней о том, как умер маленький Петя.
Нянька Федосья была толстая старуха, согнутая посредине спины и похожая на грушу-бессемянку. Говорила она жужжащим басом и при этом кивала головой в стороны, точно отмахивалась от мух.
- Сначала Количка заболел, а к вечеру и Петичка заболел, - рассказывала Федосья. - И ведь не то что, как у детей это обыкновенно бывает, а сурьезно обоих забрало. Лежат мои бедненькие, горьмя горят, глоточку у обоих заложило, жалости подобно!.. Петичка-то еще смогдается кое-как, а уж Количка совсем бедный, как птенчик, лежит, двошит, глазки закрыл. Мы сичас за дохтуром сани послали. Ну, дохтур, Иван Степаныч, хороший человек, действительно, не задерживал, моментально прямо приехал, посмотрел обоих, говорит: "Дифтеритик..." С барыней тут даже дурно сделалось, очень уж болезнь сурьезная - испугалась. Дохтур обратным ходом в больницу, потом, через час времени, прививку привез... Вроде как от оспы прививка, в пузыречке... только вот тут уж и нехорошо вышло, такое вышло, прямо страсти божий! Прививки-то этой всего и было на одного, а у нас-то их двое... В город ехать все равно далеко, девяносто верст, не поспеешь... Ничего-то нельзя сделать, ничего-то нельзя сделать, батюшка мой! Дохтур, Иван Степаныч, говорит: "Выбирайте, говорит, на выбор, кого желаете, чтобы живым был..." А как их выберешь? Оба такие хорошенькие, как игрушечки, такие беленькие, умненькие, - как их выберешь? Барыня плачет, барин-то, нравный он у нас барин, бывало, кричит, все командует, - а тут и барин прижук... Стоит, глаза выкатил. "Да что ж это, говорит, за напасть такая!" А дохтур говорит: "Вы, говорит, не медлите очень, а то поздно будет". Как тут не медлить? Кто своему дитю палач? Разве так можно?.. Барыня плачет навзрыд, никак от нее ничего добиться нельзя, а барин говорит: "Прививайте Колюшке, а Петя, может, и так выходится". Петя - он действительно кругленький такой, полненький мальчик был... Бывало, возьмешь его за руку: "Это, скажешь, что?" - "Это, скажет, суп, борщ и картошка"... Бойкий такой был... Жареную картошку любил очень; ничем его не корми, а уж картошку давай!
