– Ну, забыл…
– Брось, Алка, ты сама в это не веришь! – убежденно сказала Надежда. – Вспомни, кто вел тебя в медпункт, когда в третьем классе на продленке Витька Чечулин бросил камень и рассек тебе лоб? Ты боялась крови и орала ужасно, и Люська перевязал тебя своим новым мохеровым шарфом.
– И вовсе я не орала, – надулась Алка.
– Еще как орала! – напомнила Надежда. – Как будто тебя режут. Кровищи было – ужас, Марья Петровна с продленки сама чуть в обморок не упала, один Люська головы не потерял. А ему потом за шарф от матери влетело! А Витьку Чечулина он бил потом портфелем по голове, я сама видела! А когда в восьмом классе нас с тобой прорабатывали на комсомольском собрании за то, что мы завалили Ленинский зачет, кто выступил против исторички, которая чуть ли не из школы нас предлагала исключить? Люська не побоялся! Главное, учителя все прямо обалдели, так она дело повернула. Хорошо, Люська им мозги малость прочистил.
– Жуткая сволочь была историчка, – согласилась Алка, – даже не помню, как ее звали.
– А кто стоял вместе с нами в очереди за белыми туфлями для выпускного вечера? – вопрошала Надежда. – Нас бы без Люськи там просто на клочки разорвали! До сих пор эти туфли где-то у меня валяются, выбросить жалко, хоть и неудобные были – ужас! Алка, да Люська в жизни бы нас не бросил, мы его сто лет знаем, а люди не меняются!
– Наивная ты, Надя, – вздохнула Алка, – уж я в школе без малого тридцать лет работаю, такого нагляделась! Короче, что ты сейчас от меня хочешь?
– Идем в ресторан, там на месте порасспросим персонал, может, кто видел, куда Люська делся…
За разговором они как-то незаметно съели всю банку маслин, и Надежда очень по этому поводу расстроилась. Алка порывалась надеть все то же ярко-красное платье с иероглифами «сюнь», мотивируя это тем, что тогда ее сразу узнают в ресторане. Надежда долго убеждала ее, что лучше одеться поскромнее – мало ли, куда придется потом идти? На самом деле ей Алкино платье надоело еще вчера. В конце концов Алка надела льняные брюки и кофту в желтых цветах непонятного наименования.
В этот час ресторан был почти пуст. Только возле окна обедали, тихо переговариваясь о чем-то своем, девичьем, две деловые женщины средних лет, и в одиночестве расправлялся с огромной грудой морепродуктов бритоголовый мужчина самого угрожающего вида.
Навстречу подругам выдвинулся официант и осведомился:
– У вас заказано?
– А что – если не заказано, так у вас и стола не найдется? – спросила Надежда, окинув взглядом пустой зал.
– Из центральной по претензиям! – с апломбом заявила Алла, чувствительно ткнув подругу локтем, и прошествовала в глубину помещения, легко отбросив с дороги растерявшегося официанта.
– Что это ты вздумала за стол садиться? – шипела она. – Мне еще вчера тут все осточертело! А если припрется тот самый тип, которому мы вчера на чай не дали, – да он же нас просто съест без соли и масла!
– Ну, тобой-то он точно подавится, – подначила Надежда.
– Все равно денег нет по ресторанам рассиживаться…
Алка была в боевом настроении, Надежда даже пожалела, что взяла ее с собой, как бы скандала не вышло…
Возле туалета какая-то щупленькая девочка возила по полу ярко-оранжевой шваброй.
– Безобразие! – воскликнула Алла, неожиданно вспомнив, что она педагог. – Эксплуатация детского труда! Необходимо обратиться в комиссию по делам несовершеннолетних!
Надежда дернула ее за рукав – уймись, мол, а то выгонят и ничего мы про Люську не узнаем, но в это время девочка обернулась и тихонько захихикала. Ее круглое личико было покрыто морщинками, как печеное яблочко.
– Что, сзади пионерка, спереди пенсионерка? – Она отставила швабру и распрямилась. – Не вы первые, не вы последние!
– Извините, – пробормотала Алла.
– Да что вы, – уборщица явно веселилась, – мне очень приятно! Значит, еще не окончательно потеряла форму!
Голос у старушки был молодой и звонкий, одета она была в клетчатую рубашечку и джинсы детского размера.
– А где вы раньше работали? – поинтересовалась Надежда, у которой уже появилась смутная догадка.
– Актрисой сорок лет оттрудилась, в Театре юного зрителя… на амплуа травести, в основном пионеров играла!
