— А теперь, полагаю, эта кузина умерла, — заключил герцог.
Он лишь из вежливости слушал то, что говорила Лили. Ему казалось более важным наблюдать за ее лицом, жестами, движениями головы. Скоро все это у него отнимут, он сможет видеть ее только на расстоянии — в ее ложе в опере, поднимающейся по лестнице в Лондондерри-Хаус, приседающей в реверансе на приеме в Букингемском дворце. Она будет держаться с отчужденным достоинством, стараясь казаться такой же прохладной и бесстрастной, как цветок, имя которого носила. Но он-то знает, как пробудить в ней страсть под стать его собственной — такую же огненную и бурную. И вот теперь между ними стоял Джордж Бедлингтон.
— Да, кузина умерла, — продолжала Лили. — И что ты думаешь? Оказалось, что эта девушка унаследовала состояние — огромное, невероятное состояние. Никто не знал, что у нее в Америке есть крестная мать, подруга Эдит. Когда девочка родилась, эта американка купила на ее имя несколько нефтяных акций, а потом совершенно о них забыла. Это были акции одного из месторождений, которые эксплуатировались… — ну, или как это там называется? — в последние годы, и американские адвокаты сообщили девушке, что она теперь невообразимо богата.
— Святые небеса! Какая невероятная история!
Потрясающе, правда? — воскликнула Лили. — Конечно, Джорджа могли бы поставить об этом в известность еще год назад, но старая кузина болела, ей было не до того, и все обнаружилось лишь после ее смерти. Джордж устроил дело так, чтобы девушка приехала в Англию, а мне предстоит составлять ей компанию на остаток сезона.
Глаза герцога внезапно вспыхнули, в голосе послышалось облегчение.
— Ты будешь в Лондоне — мы сможем видеться, мы должны!..
— Бесполезно, Дрого. Сегодняшняя наша встреча последняя. Джордж разрешил мне увидеться с тобой один раз, чтобы сообщить тебе его решение, и затем проститься навсегда. Конечно, скандала он не хочет. Он согласился, чтобы мы продолжали встречаться в других домах и чтобы тебя приглашали к нам на официальные приемы, но если он услышит, что мы встречались наедине или тайно, то будет настаивать на моем отъезде в деревню. Я этого не вынесу! Я ненавижу деревню. Ты знаешь, какая это скука для меня. Сидеть в Бедлингтон-Касл из года в год и видеть только отвратительных местных помещиков, охотящихся на лис, — это сведет меня с ума.
— Но я не могу вот так от тебя отказаться!
— Придется. Другого выхода нет, — ответила Лили. — Мы будем видеть друг друга в толпе других людей. Ты будешь танцевать с девицами, впервые выехавшими в свет, а я буду сидеть на возвышении — в роли дуэньи! О, Дрого!
С этим криком безысходного отчаяния Лили протянула к нему руки. Несколько минут они цеплялись друг за друга, словно заблудившиеся в темноте дети. Потом она подставила ему губы, и его руки сжали ее сильнее. Его поцелуй стал более настойчивым, более властным, и через мгновение Лили обвила его шею руками.
— Я люблю тебя! Боже, как я тебя люблю! — Произнося эти слова охрипшим голосом, герцог смотрел ей в лицо.
Ее губы слегка приоткрылись, дыхание участилось. Глаза были полузакрыты, и темные ресницы осеняли ее щеки, окрасившиеся слабым румянцем.
— Я не отдам тебя, не отдам! — воскликнул он. — Я увезу тебя с собой, прямо сейчас!
Лили, склонившая золотистую головку ему на плечо, на мгновение позволила себе поверить, что такое возможно. Она думала о красоте его атлетически сложенного тела, о его протянутых к ней руках, о его губах, жадно ищущих ее рот.
Она думала о тех днях, когда они были вместе: конец недели, чей-нибудь загородный дом, тайные встречи в Лондоне, в Кью-Гарденз, в Британском музее. И когда Джордж бывал в отъезде! Лили взволнованно задышала, вспоминая, как они крались вверх по лестнице в темноте спящего дома, какой ужас охватывал ее при внезапном скрипе половицы или двери! А потом были обнимающие ее руки Дрого и безумный, всепоглощающий экстаз, когда она уступала его непреодолимой силе!
Она уедет с ним, они будут вместе навсегда! Потом перед ее внутренним взором возникала другая картина: они скитаются по свету, не зная покоя, избегая людей, боясь новых знакомств, преследуемые своим скандальным прошлым, — и весь ее восторг смыло, словно холодным душем.
