— Слушай, Чарли, ты должен сказать мне, что тебя гложет. Иначе…
Тут он сорвался:
— Отстань, мам! Ты не можешь мне помочь!
Чарли воскликнул так громко и внезапно, что я в испуге резко надавила на педаль тормоза. Хотя на дороге больше не было ни одной живой души, я включила поворотник, просто по привычке, которая осталась у меня от езды по городу, свернула на обочину и остановилась.
Я повернулась к Чарли:
— Хорошо. Тогда расскажи мне об этом, чтобы я точно знала, что действительно не могу тебе помочь.
Чарли взглянул на меня и нахмурился. Тогда я заметила, что его нос был красным и чуть припух, а под глазами расплылась синева.
Если и есть человек, который может вскрикнуть громче Чарли, так это я.
— Проклятье! Что, черт подери, они с тобой сделали?
Я протянула руку, чтобы повернуть лицо Чарли к себе, но он отдернул голову.
— Ничего. Не надо закатывать hystérique.
— Истерик-у! — бросила я в ответ. Боже, как я ненавидела эти новые словечки, которых Чарли набирался у своих приятелей. Он часто пользовался ими с тех пор, как мы переехали в Лерма. — Я и не думаю закатывать истерику, но обязательно закачу, если ты мне сейчас же не расскажешь, что именно случилось!
Он смотрел на меня, пытаясь вычислить мое настроение. Если говорить начистоту, то я и впрямь была близка к тому, чтобы закатить эту самую истерику, о которой говорил Чарли, когда осмотрела его нос и провела пальцем по переносице, перед тем как он отстранился от меня. Нос определенно опух, но, к счастью, не был сломан, просто ушиблен, сильно ушиблен. Мой взгляд поймал выражение его глаз. Я видела, что он так просто не сдастся. Самое время было подключать артиллерию.
— Но если ты мне все не расскажешь… — Я сделала паузу, взвешивая, чем пригрозить на сей раз, — то я сейчас же разворачиваюсь, отвожу тебя в школу и мы вместе идем выяснять все у директора. Тогда посмотришь, какую hystérique могу я закатить!
По взгляду Чарли было видно, что он дрогнул. Я ждала.
Когда он заговорил, мне пришлось наклониться ближе, чтобы расслышать, что он говорит.
— Есть один парень…
Я кивнула, вспомнив тех ребят, что стояли возле забора в первый учебный день.
— Старше на год, да?
— Да, — выдохнул он. — Он всегда говорит, что австралийцы неудачники и что я должен убираться туда, откуда приехал.
— И?..
— Сегодня я выходил из туалета, а он стоял там, рядом со своими друзьями, и снова начал обзывать меня неудачником.
— Ты был один?
Чарли кивнул.
— Он здоровый парень, так?
Чарли снова кивнул.
— Ты ударил его?
— Ма-ам!
Очевидно, я опять сказала нелепую вещь.
— Конечно нет! Он слишком большой!
Я улыбнулась. Мой мальчик был неглупым парнем.
— Что потом произошло?
— Я сказал ему «Fous le camp». Проваливай. Тогда он подошел ко мне и схватил меня за рубашку.
У меня перехватило дыхание.
— А потом он сделал un coup de boule.
— Что сделал?
— Un coup de boule. — Чарли резко дернул головой вперед, имитируя удар, для наглядности.
— Ударил тебя головой! — воскликнула я в ужасе. — Этот парень ударил тебя головой?
Прилив гнева, который я испытала в тот момент, не шел ни в какое сравнение с той волной ярости, нахлынувшей на меня, как только я услышала слова директора-генерала, что, возможно, я слишком бурно отреагировала на этот инцидент.
— Après tout (В конце концов), madame, — произнес он, поднимая руку. — Это всего лишь обычная потасовка между мальчишками.
Забавно, что в его французском не было слова «хулиган».
Когда директор провожал меня из кабинета, придерживая за локоть, его улыбка была настолько же искренней, насколько бывает искренней улыбка у змеи. Если такое вообще возможно.
— Franchement, Madame, ne soyez pas hystérique! (В самом деле, мадам, не становитесь истеричкой!)
Именно это слово, hystérique, оказалось последней каплей в чаше моего терпения. Тогда я уже поняла, что пришло время уезжать.
* * *
Когда я училась в третьем классе, одной мысли о том, что сегодня я опять увижусь с мистером Пэйном, было достаточно, чтобы мой желудок самопроизвольно опорожнился. Мучительные спазмы заставляли меня сгибаться пополам каждое утро, когда я в ужасе натягивала школьную форму.
