— В его положении быть таким разборчивым не пристало, — выключив микрофон, проворчал Тилле под нос. — Франция ему не нравится, в Италию он не хочет!.. Спросите, что ему вообще, по его мнению, грозит в случае возвращения на родину? И что значит «временно»?
Лунгарь по-ленински сжал в кулаке кепчонку и потряс ею:
— Грозит родной трибунал и срок, восемь и три за побег, вот и все одиннадцать. А почему временно… Вот тут раньше Гитлер был, крутил-вертел, как хотел, немцев разума лишил, на другие народы понатравил, костры подлые зажег и фашизм произвел. Но после войны немцы сумели измениться. Когда и у нас эта подлая клика уйдет от власти и придет новый Сталин, который порядок наведет и этот ублюдочный капитализм прихлопнет, тогда и я с удовольствием поеду назад, к жене и детям, мед семейный ложками кушать. Потому искренне прошу временно при жизни оставить, а там видно будет.
— Сталина вспомнил!.. Долго ждать придется, — усмехнулся Тилле и включил микрофон: — Имеет он еще что-нибудь добавить?.. Есть еще какие-нибудь причины, по которым он просит политическое убежище?
Лунгарь повторил просьбу, напирая на слово «временно» и на то, что в будущем он будет очень рад и особо счастлив выплатить все долги, «без договору нет разговору», и служить неописуемо преданно великой Германии. А Тилле уже перематывал кассету, готовя ее для отправки на распечатку. Потом подписал стандартный трехмесячный временный паспорт беженца и, передавая его через стол, с усмешкой сказал:
— Итальянцы на две недели дали, а мы, конечно, сразу на три месяца. Спросите его, кстати, собирается ли он еще куда-нибудь бежать?
Лунгарь сделал испуганные глаза:
— Да ни боже ж мой — куда мне бежать еще?.. Я уже прибежал. Дальше для нас земли нету, как говорится. Никуда я бежать не хочу и только прошу и даже умоляю, чтобы мне спасли жизнь и не посылали в пекло на верную гибель. Ведь человек живет только один раз и не больше?.. Эх, что ни день — то короче к могиле наш путь.
Помечая время в моем обходном листе, Тилле откликнулся:
— Ну-ну, не так мрачно. Хотя и у нас в Германии есть поговорка: жизнь как куриный насест, коротка и закакана. Все не так просто, как кажется, — уже суше добавил он, передавая мне бумаги.
А Лунгаря несло дальше:
— Я слышал, что «азил»[5] по-немецки значит «убежище». И я, будущий азиляндец, житель страны Азиляндия, обязуюсь не только кушать от ее кисельных берегов и пить из ее молочных рек, но и рьяно исполнять все приказы точно в срок, беречь имущество, чтить конституцию…
— Зря стараешься. Он уже выключил микрофон, — остановил я его, ленясь переводить этот бред.
Когда мы шли вниз на окончательные подписи-печати, он тихо спросил:
— Как думаете, оставят?..
— Трудно сказать. От разного зависит. И от человека, кто решает, и от общей ситуации, — ответил я, подумав, что все услышанное от Лунгаря может быть чистой правдой, а может — и полной ложью, и никакой он не прапорщик Лунгарь, а какой-нибудь Фомка Хромой, или беглый растратчик, или просто хитрый человек, которому все осточертело, он по путевке приехал в Германию, спрятал паспорт и теперь пытается внедриться в страну с черного входа. Все могло быть. И всего могло не быть. И мне стало ясно, почему следователи во всех людях видят лгунов, врачи — больных, а психиатры — сумасшедших.
Дорогой друг, долго не писал, потому что по разным врачам таскался. К ухогорлоносу ходил из-за шума в голове, тут все по-прежнему неясно. Да и как можно лечить то, чего не видно, рукой не пощупать и скальпелем не разрезать?.. И что лечить: уши, мозг, сердце или душу — тоже непонятно. Ухогорлонос, похожий со своим зеркальцем на сумасшедшего марсианина, дал порошки и сообщил, что шум в башке от стресса может быть, а это значит, я — очень чувствительная и нервная натура, ибо у толстокожих этого шума, «тиннитусом» называемого, нет и быть не может. Это, конечно, приятно слышать, да делу мало помогает.
После ухогорлоноса поволокся к поясничнику — что-то нерв защемило, когда ящики с водкой перетаскивали (к выставке готовились). С тех пор согнут, как Вольтер за богохульства. Плеврит, ишиас, люмбаго, поцелуй тещи, язычок дьявола, выстрел ведьмы, а может, и похуже что-нибудь, вроде смещения позвонков или выхода костного мозга из ямки. В общем, вскрытие покажет. Только правильно люди говорят: после сорока лет все болезни — хронические, так что и гавкать нечего. Рука ноет — скажи спасибо, что не живот. Живот болит — хорошо, что не рак. Рак обнаружили — отлично, что голову поездом не отрезало. Вот на таком балансе и висим. Вошли в минерально-каменный возраст: в костях — соли, в почках — камни, в мочеточнике — песок, во рту — металл, а в заднице огнедышащий клин геморроя.
