– Нет, я еще одну знал. – Вор замолчал и вложил в рот маленький кусочек рыбы, завернутый в листочек. – У-у, какое кисленькое. Ты и в травах разбираешься?
– Только в тех, что у воды растут.
– Угу. – Квазимодо глубокомысленно пожевал. – А к примеру, чтобы желудок прочистить, здесь ничего не растет?
Фуа посмотрел с удивлением:
– Это у тебя от рыбы трудности? Или просто соскучился по развлечению в кишках?
– Так, на всякий случай. Вдруг чего.
– Если захочешь вспомнить болото загаженное, копай вот тот тростник. У него корни жирные, белые. Сок пососешь – мало не покажется.
– Много – не мало, – заметил Квазимодо, оглядывая бесконечные заросли тростника. – Дай я отрежу еще кусочек рыбки…
Началось с того, что мелкие, вьющиеся над лодкой мушки совершенно озверели и полезли в нос и уши. Солдаты дружно отплевывались и ругались. Квазимодо пришлось особенно нелегко – искалеченный рот почти не закрывался, и сволочные мошки этим пользовались.
– Дождь будет, – тихо сказал фуа.
Бубен посмотрел на слепящее солнце и засмеялся:
– Ага, лягушки заквакали. И дождь будет, и шторм со шквалом.
В полдень на солнце легла серая дымка, сгустилась, и хлынул ливень. Квазимодо суетливо накинул на эвфитон плащ. Сквозь густую завесу струй глухо орал Глири, приказывая поворачивать к берегу. Стало невозможно ничего рассмотреть дальше протянутой руки. Лодки врезались в стену тростника, гребцы с проклятиями прыгали в воду, вытаскивали отяжелевшие суденышки на берег. Когда «скрадуха», в которой плыл вор, оказалась на песке, она была чуть ли не наполовину полна воды. Квазимодо прыгал вокруг, снимая орудие, остальные вытаскивали груз. Когда лодку начали переворачивать вверх дном, ее деревянные ребра жалобно захрустели, а кожаное брюхо опасно раздулось от непомерной тяжести воды. Ругались все, включая молчаливого фуа. Отряд сгрудился на узкой полосе берега под боком пологого, заросшего кустарником холма.
Ливень кончился так же внезапно, как и начался. Казалось, без всякого перерыва выглянуло солнце. Немедленно заорал сотник. Квазимодо только сплюнул. Лодку спустили на воду. Вор, едва не надрывая жилы живота, потащил на место эвфитон, остальные носили через изломанный тростник мешки и оружие. Солдат подгоняла непрекращающаяся ругань сотника.
Квазимодо крепил «ноги» орудия и не понял, когда именно с холма полетели стрелы. Завопил раненый «желток», живее забегали солдаты, разразился новыми проклятиями Глири. Длинные стрелы падали сверху и особой точностью не обладали. Щитов в отряде оставалось мало, но все-таки сотник выстроил короткую цепочку, прикрывшую грузившиеся лодки. Из-за спин товарищей начали отвечать арбалетчики, но куда именно стрелять, оставалось непонятно. В густом кустарнике неведомого противника разглядеть было невозможно. Лодки начали отходить от берега. Квазимодо пробежался по песку, украдкой подхватил несколько длинных стрел. На парня заорал командующий прикрытием десятник. Вор захлюпал по воде, поспешно забрался в лодку. Гребцы уже работали веслами. Квазимодо сунул завернутые в плащ стрелы под эвфитон и обернулся к берегу, стараясь рассмотреть неизвестных врагов. Но мокрая зелень оставалась непроницаема.
Когда лодки отошли на середину реки и двинулись вверх по течению, с холма раздался торжествующий вой. К нему присоединились еще несколько голосов. Волчьи боевые кличи провожали отряд до излучины реки.
– Что это они так радуются? – подозрительно поинтересовался Квазимодо.
– Думают, что нас прогнали, – предположил Уэн.
– Кому они нужны? – презрительно скривился Бубен. – Дикари, даже стрелять не умеют.
Действительно, из всего отряда раненным оказался один носильщик. Но происшествие все равно произвело на Квазимодо неприятное впечатление. Он не любил, когда его начинали убивать, даже не объясняя, за что именно.
На кратком обеденном привале вор успел тайком рассмотреть стрелы. Ничего особенного – не слишком ровные древки, маленькие, из плохого железа, наконечники. Одна из стрел вообще оказалась оснащена древним каменным острием. Глядя на кривовато примотанный жилами и закрепленный смолой наконечник, вор пожал плечами. Действительно – дикари.
