Джонсону в минуты раздражения случалось говорить, что «Дейви в своем роде забавный малый, но он не поэт и не ученый». Это мнение, сильно обижавшее артиста, так как он с особенным уважением относился к своему бывшему учителю, в сущности было вполне справедливо. Гаррик был несомненно человеком талантливым, и эта талантливость сказывалась во всем, к чему он прикасался. Поэтому его поэтические произведения читались в свое время не без удовольствия (ода на смерть Пельгэма, например, выдержала за шесть недель 4 издания), а пьесы имели серьезный и продолжительный успех. Он совершенно свободно владел стихом, был остроумен, знал сцену, как никто, и прочел на своем веку столько драматических произведений, что громадный запас типов, сюжетов, отдельных сцен и метких замечаний всегда был у него наготове. Но этим и исчерпываются его данные как писателя: литературного таланта в строгом смысле слова у него не было. Он не дал ни одного вполне нового типа, и ни одно из его произведений не пережило XVIII века. Насколько сценическая его деятельность отличалась оригинальностью и глубиною концепции, правдою и простотою выполнения, настолько же писательская – носит следы поверхностности, чужого влияния – преимущественно французского – и некоторой искусственности. Все силы его таланта ушли на сценическое дело, и немногое он мог уделить литературе. Да и кроме того: когда было писать Гаррику? Он был не только актером, но и антрепренером самого большого театра в Лондоне; светские вкусы влекли его в клубы и модные гостиные, где он блистал, может быть, еще больше, чем на сцене… Урывками и между прочим мог он хвататься за перо, чтобы приспособить французскую пьесу, написать свой собственный небольшой фарс или настрочить пролог. Поэтому-то ничего глубокого и оригинального не удалось создать Гаррику. «Тайный брак» так же ординарен, как и все другие пьесы, помещенные в собрании его драматических произведений. Маловероятный, совершенно условный сюжет, старые типы, истрепанные и потертые от частого употребления, и некоторая растянутость – вот отрицательные свойства комедии Гаррика. Но я думаю, что в глазах не очень взыскательных современников все это искупалось легким жизненным диалогом, часто блестящим и остроумным, искусным развитием несложного плана и тем добродушным юмором, которым полны все создания артиста. Вообще, эта пьеса не лучше и не хуже массы других комедий XVIII века, характеристику которых читатель найдет у Тэна.
Но были другого рода произведения, в которых Гаррик действительно не уступал почти никому из своих современников. Я говорю о более легком жанре: прологах, эпилогах, салонных стихотворениях и эпиграммах. Он умел быстро, на лету схватывать всю «внешность» предмета, не стараясь проникнуть внутрь его, и с помощью остроумия и своих разнообразных, хотя и поверхностных, знаний немедленно находил для своего впечатления самый подходящий образ. Пролог он мог написать в какие-нибудь полтора часа, и пролог настолько бойкий и блестящий, что он казался даже талантливым. Модные стихи писали тогда решительно все, и для светского человека невозможно было не уметь сказать при случае удачного экспромта. Поуп в начале столетия достиг решительной виртуозности в этих двух жанрах, и, конечно, Гаррик даже не приближался к нему. Но среди современников артист блистал своими мелкими стихотворениями. Лучше всего удавались у него, однако, эпиграммы, и по меткости, краткости и силе они не оставляют желать лучшего. Но его «экспромты» не всегда сочинялись сразу, тут же, и часто обдумывались за несколько месяцев: артист не довольствовался своим собственным блеском и усиленно старался увеличить его разными маленькими хитростями. Особенное же пристрастие чувствовал он к письмам. Вообще, тогда любили и умели вести умную и изящную переписку. А Гаррик, как большинство мягких и добрых людей, хватался за бумагу каждый раз, когда ему нужно было сказать что-нибудь неприятное. Таким образом, его переписка состояла не только из дружеских, но и деловых посланий. «Написать хорошее письмо» было его страстью, и действительно, в этой области он дошел до редкого совершенства. Гаррик был всегда очень аккуратен и не только хранил все полученные письма, но и снимал копии со своих; таким образом получилась та громадная «Переписка» знаменитого артиста, которую издал в двух больших томах in quarto мистер Боден в 1832 году.
