- А что, не повезло на него?
- А кому повезло? Баласт и всё. Рыбу, рыбу давай, да план выполняй. Да на политзанятиях чтоб не спали.
- Ну это, очевидно, и капитан требует.
- Требует, а как же. Но к себе в каюту не приглашает, как вот нашего Юрко помполит как-то позвал к себе, пиши, мол, мне кто о чем говорит. Было такое, Юрко?
- Было.
- Ну и что же ты?
- Я? А чего писать, говорю, сами знаете. Про девчат говорят и всё. Другие дрочат. Тоже докладывать? Разозлился.
Это было наиболее крамольное высказывание за всю встречу.
Но, что больше всего поразило Карташова, это деликатность морячков ни разу ни один из них, ни пацаны, ни Алексеич, не спросил его, как и почему он оказался на Западе, чем занима-ется. Будучи на порядочном-таки взводе - как-никак, и вчера, и сегодня утром - он всё сам рассказал, популярно объяснив, что не всем художникам хорошо в Союзе, а в Париже, не ахти как, но можно работать, выставляться. Вот и в Германии сейчас выставился. Парочку картин продал. Все трое вежливо слушали, вопросов не задавали. Вопросы задавал Карташов. Почему, например, в стране нет рыбы? А? Планы выполняются, перевыполняются, соцсоревнование, переходящие знамена, а рыбы нет...
- А потому, что хранить негде, - мрачно сказал Алексеич. - Вот почему. Неделями стоим у причалов, а потом, бывает и такое, рыбу разгружаем, ее увозят за город, обливают соляркой, сжигают.
- Плохо дело. Ну, а как заработки?
- Да что заработки... Кое-что подмолачиваем. Из кожи вон лезем, бывает, по 12-14 часов разделочным этим ножом чертовым режешь рыбу, с ума сойти можно... А швартовки к плавбазам в открытом море при дурной погоде? Инфаркты у капитанов и штурманов, слыхал про такие?
- Откровенно говоря, нет.
- Но главное, это, что от дома оторваны. По пять, шесть, семь месяцев в море. Молодежи-то что, - Алексеич кивнул в сторону пацанов, - а нам, женатым? Заведет хахаля и всё. Ее тоже понять надо... - он махнул рукой. Ладно. Давай о другом. Так ты, говоришь, весь Сталинград оттрубил?
- Весь! И живой, как видите.
И Карташов, подобно всем фронтовикам, да еще под градусом, начал вспоминать давниш-нее, полузабытое, как какой-то подбитый танк никак не могли взять, а сколько людей перевели, но скоро заметил, что слушают его больше из вежливости, лица поскучнели и, чтоб оживить разговор, ляпнул вдруг про Афганистан. Жаль, мол, обманутых солдат. Никаких китайцев и американцев, о которых им говорили, воюют с народом. А сколько уже полегло...
Тему не подхватили, уперлись глазами в стол, стали закуривать. Только востроглазый Юрко как-то странно посмотрел на Карташова.
- А что, много погибло?
- А кто его знает, точных цифр нет, тут пишут, что тысяч двадцать. Три года всё тянется...
- М-да... - мрачно вздохнул Алексеич и вдруг, ни с того, ни с сего, после паузы, спросил, правда ли, что на могилу Высоцкого до сих пор цветы носят? Говорят, целая гора лежит и всё несут, несут.
Валера с Юрком сразу же оживились. Высоцкого они знали и любили, на их БМРТ даже две кассеты есть, кто-то в Америке достал, часто ставят. А когда выяснилось, что Карташов помнит наизусть последнюю песню Володи, попросили разрешения записать ее, и он им продиктовал...
- Дадим Жкворикову, гитарист один у нас есть, он и музыку придумает, и споет нам, порядок...
Карташов обещал им при случае передать пару пластинок Высоцкого - вы сколько здесь простоите? А черт его знает, неделю, может, две, чего-то там латаем... Ладно, поговорит с Хельмутом, с Дирком, может, в Гамбурге достанем... Тут Алексеич посмотрел на часы и сказал:
- Ну, пора и честь знать, ребята. Поблагодарим Вадим Николаевича за угощение, за беседу и по коням...
Взяли еще по пиву, расплатились, по очереди пожали руку толстяку-хозяину - Гут! Гут! - и вышли.
Выходя, Юрко, вроде замешкавшись в дверях, отстал и слегка сжал локоть Карташову. Тот глянул на него.
- Вы где будете через час? - спросил парень не глядя, вроде в пространство.
- А что?
- Надо.
- Ну, здесь, если надо...
Юрко кивнул головой. Те двое вроде ничего не заметили.
Расставаясь, крепко жали друг другу руки, "авось, еще когда-нибудь где-нибудь...", все остались довольны.
