Чужаки о Булгакове не вспомнили.
– Крымские, – сказал старший, чудовищно бородатый мужик без левой кисти, и неопределенно добавил – Ходим…
– Кого ищете? – поинтересовался Дим.
– Смотрим…
– Кого смотрите?
Однорукий пожевал губами; не ответил.
– А ты, эт-та… погляжу-ка я – озверелый, – скаламбурил какой-то плюгавый, подав немного вперед свою маленькую задорную кобылку. Волчок принюхался, но промолчал.
– Есть немного, – холодно согласился Дим, втайне любуясь собой.
Бородач скептически оглядел тощую фигуру Дима.
Учуяв недоверие, Зверь самовольно высунулся из-под плаща, и Дим ласково-медлительно затолкал его обратно. Взамен под свод ладони влилось гладкое и неживое: черен каменного ножа, чей гранит возлагали когда-то надгробием героя… Дим моргнул и под веками встретил ободряющий взгляд бога войны. Он сжал и вновь отпустил рукоятку, пробуждая нож.
«Не надо, – попросил его голос, нежнейший под звездами. – Не надо, могучий. Они пропустят».
Сладострастный трепет охватил Дима. «…могучий», – эхом отозвалось в его мыслях; и трижды чарующим был услышан голос женщины. Никогда, никогда, ни с Мри, ни с одной другой Дим не испытывал подобного счастья.
Льга Симферопольская пропускала его сквозь свои владения.
Смиренно.
Обещание пело в ее словах, и пел зов; отныне Дим знал, что желанен гостем в Золотом Симферополе, в Чертоге Вечного Лета, и знал, что однажды придет туда. Но не теперь. Позже. Позже. Вначале он должен был исполнить последнее, что обещал жене. Только тогда Земля-Мать дозволит ему отречься от прошлого и отпустить семью, ставшую чужой. Богиня избрала его, щедро даровала ему власть и счастье и обещала любовь. Он не мог ее подвести – и знал, что не подведет. Он слышал и понял ее. Не случай и не удача, но вся его прежняя жизнь была залогом для новой жизни.
«Да», – подумал Дим. Зверь пошевелился в его руках и уютно ткнулся дулом в сгиб локтя.
– Тебя как звать-то? – спросил плюгавый. Он морщился, слушая Льгу, отдававшую мысленный приказ, и в речи его внезапно прорвался сильный московский акцент.
– Дим.
– Дмитрий, что ли? Не понял, – пробурчал старший.
– Владимир, – равнодушно ответил Дим. – Так я еду дальше?
– Езжай, – ответил однорукий. – Храни тебя Неизвестный Солдат.
Владимир Серебряков
…В кромешный океан
– Не плавай в темноту, – проговорила русалка, оскалившись в пустой улыбке. Рифовый свет играл на острых прозрачных зубах. – Не ищи высоких. Табу.
Патту машинально потерла челюсть. Два моляра выпали меньше мегасекунды назад, новые им на смену росли до сих пор и ныли страшно. Как обходился Гест, капитан старалась не думать – у пришельца зубы стирались гораздо быстрее, чем у жителей ДаниЭдер, а росли медленнее, отчего савант постоянно шамкал.
– Что она говорит? – обернулся забежавший вперед Гест.
Русалка беззвучно ушла на глубину – только серые ласты вильнули под зеркалом воды.
– Ничего, – буркнула Патту, ускоряя шаг. – Не слушай русалов.
– Говорят, что русалки знают волю морского царя, – с насмешкой промолвил савант. – Общаются с Создателем в своих подводных городах.
– Враки, – проворчала Патту. – Нет у них городов. Они живут в островном крошеве. Да и Создателя никакого нет.
– А кого же мы тогда ищем? – спросил савант, глядя на капитана глазами круглыми и седыми, как у курсовой птицы.
– Это… другое.
– Хм. – Савант остановился, потирая бедро.
– Судороги? – Патту пошарила в сумке. – Держи яйцо.
Гест сморщился, захрустев скорлупой и костями черепашьего балута. Ему постоянно не хватало кальция. Коренные жители могли позволить себе питаться сырой рыбой и морским волосом, у пришельцев на подножном корму развивались чудные и мучительные расстройства обмена. Кормить саванта высокой едой было накладно, но Патту старалась как могла, убеждая себя, что вкладывается в будущее «Арематы».
– Перетерпи, – посоветовала капитан.
Пришелец качнул головой:
– Некогда. Идем.
Патту глянула в море, отворачиваясь от слепящего света. Даже здесь, на берегу, тени от божилампы были непривычно резки. Склоны горы под ее основанием полыхали холодным огнем, пересеченным черными лентами почвы, сползающей с крутых опор и контрфорсов. Огненные дорожки разбегались в море, и небо теряло цвет, наливаясь синюшной белизной. Силуэты кестеров-рыбоедов в нем расплывались, таяли.
