Девять работ - страница 45

[10] Термин эстетики Гегеля.

[11] Фильм Дзиги Вертова снят в 1934 году. Иорис Ивенс (Ivens, 1898–1989) – нидерландский кинорежиссер и оператор, автор социально-критических и антифашистских фильмов. Его фильм «Песнь о героях» (1932) посвящен Магнитке. «Боринаж» (1933) рассказывает о бельгийских шахтерах.

[12] Беньямин пользуется доступным ему в Париже французским переводом книги путевых заметок

O. Хаксли «По ту сторону Мексиканского залива», оригинал: Huxley A. Beyond the Mexique Bay. London, 1934. P. 274–276.

[13] Ганс Арп (Arp, 1887–1966) – немецкий художник и поэт, дадаист, а позднее – сюрреалист; Август Штрамм (Stramm, 1873–1915) – немецкий поэт, один из наиболее ярких представителей экспрессионизма;

Андре Дерен (Derain, 1880–1954) – французский художник, представитель фовизма.

[14] Жорж Дюамель (1884–1966) – французский писатель, пацифист и критик современной технической цивилизации.

[15] «Пусть погибнет мир, но торжествует искусство»: Беньямин переиначивает известное латинское изречение (считается, что оно было девизом императора Фердинанда I) Fiat Justitia – pereat mundus («Пусть погибнет мир, но торжествует правосудие»).

Тезисы «О понятии истории» Беньямин писал в начале 1940 года. При жизни опубликована не была. Это последняя большая работа, которую он закончил до своей смерти. Случайно это или нет, но она написана словно теоретическое завещание. Беньямин собирает в ней свои основные фигуры, темы, понятия. Он соединяет свои ранние философско-метафизические размышления с поздними опытами в области исторической диалектики, исторические изыскания с мессианским духом. Парадоксальный призыв «чесать историю против шерсти» и мысль о том, что мы в ответе за свое прошлое, относятся к числу наиболее ярких философских моментов двадцатого века.

Известна история про шахматный автомат, сконструированный таким образом, что он отвечал на ходы партнера по игре, неизменно выигрывая партию. Это была кукла в турецком одеянии, с кальяном во рту, сидевшая за доской, покоившейся на просторном столе. Система зеркал со всех сторон создавала иллюзию, будто под столом ничего нет. На самом деле там сидел горбатый карлик, бывший мастером шахматной игры и двигавший руку куклы с помощью шнуров. К этой аппаратуре можно подобрать философский аналог. Выигрыш всегда обеспечен кукле, называемой «исторический материализм»[104]. Она сможет запросто справиться с любым, если возьмет к себе на службу теологию, которая в наши дни, как известно, стала маленькой и отвратительной, да и вообще ей лучше никому на глаза не показываться.

«К наиболее примечательным свойствам человеческой души, – замечает Лотце[105], – принадлежит… наряду с таким множеством эгоизма в отдельном человеке всеобщая независтливость любой современности по отношению к будущему». Из этого положения следует, что образ счастья, нами лелеемый, насквозь пропитан временем, в которое нас определил ход нашего собственного пребывания в этом мире. Счастье, способное вызвать нашу зависть, существует только в атмосфере, которой нам довелось дышать, у людей, с которыми мы могли бы беседовать, у женщин, которые могли бы нам отдаться. Иными словами, в представлении о счастье непременно присутствует представление об избавлении. С представлением о прошлом, которое история выбрала своим делом, все обстоит точно так же. Прошлое несет в себе потайной указатель, отсылающий ее к избавлению. Разве не касается нас самих дуновение воздуха, который овевал наших предшественников? Разве не отзывается в голосах, к которым мы склоняем наше ухо, эхо голосов, ныне умолкших? Разве у женщин, которых мы домогаемся, нет сестер, которых им не довелось узнать? А если это так, то между нашим поколением и поколениями прошлого существует тайный уговор. Значит, нашего появления на Земле ожидали. Значит, нам, так же, как и всякому предшествующему роду, сообщена слабая мессианская сила, на которую притязает прошлое. Просто так от этого притязания не отмахнуться. Исторический материалист об этом знает.

Летописец, повествующий о событиях, не различая их на великие и малые, отдает тем самым дань истине, согласно которой ничто из единожды происшедшего не может считагься потерянным для истории. Правда, лишь достигшее избавления человечество получает прошлое в свое полное распоряжение. Это означает: лишь для спасенного человечества прошлое становится цитируемым, вызываемым в каждом из его моментов. Каждое из его пережитых мгновений становится citation a l’ordre du jour