— Не надо. Я понимаю.
— Не думаю. Мне сказали, понимаешь, сказали прямо, что ты в это замешан, вместе с твоим… С другими. Бернар сказал это Берте. Что ты стрелял в лесу. Думаю, он понимал, что как бы далеко он ни зашел, в этом лучше не признаваться. И он, наверное, думал, что ты все простишь, когда поймешь, как выгодно это убийство. Я не поверила даже тогда, не смогла. Но остальное было очевидно, про них, и ничего не доказывало, что ты не с ними. Ничего кроме… Того, что я чувствовала.
Я замолчала, пыталась увидеть выражение его лица. Он, казалось, был очень далеко.
— Не думаю, что ты поверишь, Рауль, но я боролась на твоей стороне. Все время. Прошла через личный маленький ад с ночи вторника. Все тебя обвиняло, я сомневалась, могу ли доверять самой себе… Не буду рассказывать, тебе самому хватило, и ты хочешь забыть все, и меня, но я… Должна тебе рассказать, прежде чем ты покинешь меня. Я просто не могла рисковать, Рауль! Ты понимаешь? Скажи, что понимаешь!
Он вертел перчатки в руках. Сказал скучным голосом:
— Ты была готова рисковать… Однажды.
— Собой — да. Но тут был Филипп. Я не имела права рисковать Филиппом. Я за него отвечала, мой долг… Я… Кроме меня у него никого не было. И нельзя было позволять этому что-то значить.
— Чему?
— Тому, что кроме тебя у меня никого нет.
Тишина. Очень тихо он стоял, одинокая фигура в туманной ночи. Я подумала, что так и буду его всегда вспоминать, одного, оторванного ото всех, даже от семьи. Впервые я увидела его не как отблеск моих романтических фантазий, очаровательного принца, тигра… Рауль — одинокий маленький мальчик в доме, который не годится для детей, несчастный подросток при отце-маньяке, молодой мужчина в борьбе за единственный источник дохода… И всегда один. Зациклилась на своем одиночестве и не увидела, что он тоже человек…
— Прости, Рауль. Я не должна была к тебе сейчас с этим приставать. Думаю, с тебя уже хватит. Что тебе сказать про отца, кроме того, что мне очень жаль?
— Ты правда думала, что я убью его?
— Нет, Рауль.
Пауза. Он сказал странным голосом:
— Похоже, ты правда меня понимаешь.
— По-моему, да. Даже последние двадцать четыре часа… Мир сошел с ума и все ценности пошли кувырком… Я должна была знать, глубоко внутри, что ты — это ты, и этого достаточно. Я хочу, чтобы ты узнал, а потом уйду. Я любила тебя все время, не переставала, и люблю тебя сейчас. — Он не шевелился. Я повернулась к замку. — Ухожу. Спокойной ночи.
— Куда ты идешь?
— Кто-нибудь отвезет меня на виллу Мирей. Твой дядя Ипполит меня вопросил. Я… Не хочу быть в Валми.
— Залезай в машину. Я тебя отвезу. Давай, давай. И куда, по-твоему, я отправился?
— Не думала. Отсюда.
— На виллу Мирей искать тебя. — Я не говорила, не двигалась, сердце билось медленно, громко и больно. — Линда.
— Да?
— Залезай.
Залезла. Он сел рядом со мной. Темно. Он такой большой и очень близко. Я дрожала. Он не шевелился и не трогал меня. Я сказала первое, что пришло в голову.
— Где ты взял эту машину? Рулетка?
— Ecarté[61]. Линда, побудешь на вилле Мирей с Филиппом?
— Не знаю, не думала. Я очень хорошо к нему отношусь, но…
— Ему будет одиноко, даже с Ипполитом. Может, возьмем его с собой в Бельвинь?
— Рауль, Рауль, я не думала…
Я остановилась, приложив руки к лицу.
— Что, моя хорошая?
Я спросила прямо в руки:
— Ты имеешь в виду, что ты все равно… Возьмешь меня?
Он глубоко вдохнул, не ответил. Неожиданно повернулся и притянул меня к себе, вовсе не нежно. А что мы друг другу говорили, будем помнить только мы. Мы говорили долго…
Потом, когда мы уже научились смеяться, он спросил с улыбкой в голосе:
— А ты до сих пор не позволила мне признаться, моя красивая. Не думаешь, что уже пора?
— О чем ты говоришь? Признаться в чем?
— Что я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя.
— А, в этом…
— Да, черт побери, в этом.
— Рискну поверить.
Это были мои последние слева на очень долгое время. В конце концов машина шевельнулась в тумане и поехала через мост.
