— Это винный магазин, — пояснил Гэндл. — Один человек убит за прилавком. Патрульные задержали свидетеля. Это все, что я знаю. Ну, парни, вы готовы?
— Мы всегда готовы, — поспешил ответить Босх, чтобы не дать напарнику возможность выразить свое особое мнение.
Но это ему не удалось.
— Лейтенант, у нас же специальное подразделение, мы занимаемся убийствами особой сложности, — заметил Феррас, поворачиваясь и указывая на кабанью голову, висящую на стене над входной дверью. — Почему мы, собственно, должны заниматься расследованием ограбления какой-то винной лавки? Вы же сами знаете, это дело рук какого-нибудь недоумка из местной банды, и парни из Южного округа сами прекрасно с этим справятся еще до полуночи — во всяком случае, установят личность стрелявшего.
В словах Ферраса был резон. Их действительно элитное подразделение специализировалось на раскрытии особо сложных и запутанных преступлений. С упорством кабана, вгрызающегося в землю в поисках трюфеля, вели они дела повышенной сложности. Налет на винный магазин в проблемном районе, печально известном своим высоким уровнем уличной преступности, едва ли можно было отнести к таковым.
Гэндл, чья яйцеобразная макушка и строгое выражение лица придавали ему вид идеального администратора, начал возмущенно жестикулировать, ясно давая понять, что он не разделяет снобистских воззрений своих подчиненных.
— Я же объявлял всем на прошлом собрании личного состава. На этой неделе на нас возложена задача помочь Южному округу. Они сейчас работают в неполном составе, а кроме того, до четырнадцатого сентября часть сотрудников будет проходить переподготовку. На них свалилось за выходные три дела, и вот еще одно — сегодня утром. Задействованы все резервы. Вы же, парни, свободны и в отличной форме; в общем, считайте, что это ограбление повешено на вас. Вот так. Вопросы еще есть? Патруль ждет вас на месте, со свидетелем.
— Мы готовы, босс, — бодро отчеканил Босх, завершая лишенные какого-то смысла прения сторон.
— Жду от вас новостей.
Гэндл, вполне довольный собой, направился в свой кабинет. Босх взял пиджак, висевший на спинке стула, надел, затем открыл средний ящик стола, достал записную книжку в кожаном переплете и дополнил ее новым комплектом линованной бумаги. Он всегда приступал к очередному делу с данной процедуры. Это уже вошло у него в привычку. Бегло взглянул на полицейский жетон, вытесненный на откидном клапане, после чего положил блокнот в карман. По правде сказать, его не очень-то заинтриговало поручаемое им дело. Он просто засиделся без работы. А в его профессии, так же как и в любой другой, отсутствие практики приводит к утрате навыков. Босху же этого не хотелось.
Феррас, отрешенно смотревший на часы, висящие на стене над доской объявлений, являл собой воплощение несбывшихся надежд.
— Черт! — выругался он. — Вот каждый раз так.
— Что ты имеешь в виду, говоря «каждый раз»? — спросил Босх. — Мы уже месяц сидим без дела.
— Верно, но просто я уже начал привыкать.
— Послушай, видимо, ты не расположен возиться с трупами потому, что всегда можно найти непыльную работенку с девяти до пяти — вроде расследования автомобильных краж.
— Да, я знаю.
— Но раз ты еще здесь, пошли разомнемся.
Босх вышел из своего бокса и решительно зашагал по проходу. Феррас последовал за ним, доставая на ходу телефон и обдумывая, как лучше преподнести жене плохие известия. Уже покидая отдел, оба протянули руку к кабаньей голове и потрепали ее по плоскому рылу — на удачу.
Босху как-то не хотелось читать Феррасу мораль. В Южный Лос-Анджелес он вел машину в молчании, выражая таким образом свое отношение к отсутствию энтузиазма у молодого напарника. Тот же, явно скиснув под гнетом не высказанных Босхом слов, наконец сам нарушил молчание:
— У меня от всего этого просто голова кругом идет.
— От чего именно?
— Да от этих близнецов. Столько возни с ними, столько от них рева. Эффект домино. Один просыпается — и тут же будит второго. Потом просыпается старший. Всю ночь никому нет ни минуты покоя, и моя жена уже…
— Что?
— Не знаю… одуревает. Звонит мне без конца, спрашивает, когда я приду домой. Я прихожу, заступаю на вахту, и получается, что у меня вообще нет передыха. Только работа — дети, работа — дети, работа — дети. И так каждый день.
