— Не отправляйте меня в больницу, мэм, христаради, не отправляйте меня в больницу! — хныкал Пэдди.
— Хорошо, Пэдди. Не отправлю, — пообещала ему Салли.
Моррис пришел в бешенство, когда узнал, что Салли решила сама нянчиться с Пэдди Кеваном и Мари Робийяр уже взяла к себе Дика и Тома. Салли считала, что Ларри можно оставить дома: к грудным детям зараза не пристает, успокаивала она Морриса. Она сумеет выходить Пэдди, говорила Салли, и примет все меры предосторожности, чтобы никто в доме не заразился. Ведь он же, в конце концов, будет лежать в бараке, а постояльцев из барака можно на это время перевести на веранду.
Во время болезни Пэдди у Салли было столько хлопот и волнений, что она совсем замучилась. Но как бы то ни было, Пэдди выжил и через месяц уже настолько оправился, что мог вернуться в свою хибарку на руднике Золотое Перо. Мальчишка был еще очень бледен и слаб, но чрезвычайно доволен тем, что уцелел. Он без конца благодарил Салли за то, что она его выходила, но, по-видимому, нисколько не был удручен тем, что причинил ей так много неудобств.
По мнению Динни и других старателей, Пэдди поступил просто подло: зная, что у него тиф, он навязался к миссис Гауг, вместо того чтобы лечь в больницу. Но Салли не верила, что Пэдди сделал это нарочно.
— Бедный мальчик, он был совсем как больная собачонка, — говорила Салли. — Он сам не понимал, что с ним творится.
Однако, прощаясь с Салли, Пэдди сказал ей нечто такое, что и ошеломило и очень рассердило ее.
— Ну что ж, мэм, долг платежом красен, я так полагаю, — изрек он со своим обычным простодушно-нахальным видом. — Я ведь тоже оказал вам немалую услугу — тем, что держал язык за зубами. Вы думаете, я не знаю, кто был с Фриско на балконе в ночь под Новый год, когда ребята искали его по всему дому?
Каждое утро Олф покидал свой беленький домик, прячущийся в тени перечных деревьев, и направлялся на рудник. Надшахтные строения и зыбкие опоры копров темнели на крутом склоне хребта, вонзаясь в голубое небо. Там, среди ветхих, покосившихся зданий, сгрудившихся вокруг главной шахты, стоял небольшой сарайчик из гофрированного железа, который Олф именовал своей конторой.
Здесь Олф работал большую часть дня. Серая замызганная куртка и старая фетровая шляпа висели на гвозде у двери. Он надевал их, когда спускался в шахту, и поэтому они всегда должны были находиться под рукой. Никогда нельзя знать наперед, когда потребуется спуститься под землю, чтобы проверить, как идет проходка нового штрека, или еще по какому-либо неотложному делу.
В железном сарайчике было душно и жарко, как в печке; за распахнутой настежь дверью ослепительно сверкала на солнце голая красновато-бурая земля. Но Олф с головой уходил в доклады, отчеты, переписку, решительно вычеркивая из своего сознания все, что не имело прямого отношения к руднику и добыче золота. Когда рабочий день кончится, он вернется домой, где его ждут Лора и Эми, и в этом его счастье! Больше ему ничего не нужно, говорил себе Олф.
В вопросе о правах старателей на россыпное золото он уже принял решение и не отступит от него; он уже поставил об этом в известность секретаря союза старателей. Если кто-либо из старателей застолбит участок на мидасовском отводе, он вынужден будет выполнить распоряжение компании и потребовать от приискового инспектора удаления старателей с отвода. После разрыва с Динни Олф никому не собирался давать отчет в своих поступках.
Он теперь уж не встречался со своими старыми товарищами — старателями; видел их только случайно, когда бывал по делам в Калгурли или забегал в трактир выпить кружку пива.
Столкнувшись как-то раз на улице с Динни, Олф пригласил его зайти с ним в трактир, но Динни отказался. Теперь Олф проводил время с промышленниками и управляющими рудников. Из старых товарищей Олфа никто не желал иметь с ним дела.
Вот Фриско — тот как-то умудрялся поддерживать хорошие отношения со старателями, хотя всем было известно, что он держит руку промышленников. Впрочем, после первых арестов, когда страсти начали разгораться, Фриско укатил на побережье и провел лето, купаясь в море и плавая на яхте. Когда же Верховный суд стал на сторону старателей и заключенных выпустили из тюрьмы, Фриско вернулся. Он вместе со старателями праздновал их победу и сорил деньгами направо и налево, хотя все понимали, что борьба не кончена и наступило только что-то вроде вооруженного перемирия.
