Но в тот день, когда Морриса принесли домой на носилках, гудка не было. Рудокопы сказали, что просто Моррис внезапно потерял сознание во время работы; хорошо еще, что он стоял не у ската, где его могло засыпать породой. Врач с рудника считает, что у него сердце сдало и ему нужно малость отдохнуть. И что вообще не следовало бы ему работать под землей. Но ничего серьезного нет.
— Пустяки, не тревожьтесь, мэм, — сочувственно сказали рудокопы и, взяв носилки, торопливо зашагали обратно на работу.
— Салли, прости меня, я такая никуда негодная кляча!.. — стонал Моррис.
— Родной мой, родной! — плача твердила Салли. — Как хорошо, что ты со мной, больше мне ничего не нужно!
Салли послала за врачом. Врач сказал, что Моррис, как видно, задал непосильную работу своему сердцу и теперь уже не сможет больше заниматься тяжелым физическим трудом. Впрочем, при надлежащем уходе и покое можно довольно быстро привести его сердце в более или менее сносное состояние.
Моррис злился и ворчал на то, что ему целыми неделями приходится лежать в постели без дела. Однако мало-помалу он начал вставать и ходить по комнате, не ощущая при этом той слабости и дурноты, которая свалила его с ног в забое.
В Кулгарде происходили торжественные празднества по случаю открытия железной дороги. Все старатели-пионеры, которые первыми пришли сюда из Южного Креста на поиски золота, снова стекались в город из самых отдаленных мест, чтобы принять участие в праздничной процессии. Страсти разгорелись вовсю, когда появились афганцы, их верблюды были убраны цветастыми попонами. Афганцы пожелали занять место во главе процессии, они отказывались следовать позади неверных, но комитет по организации празднеств не так-то легко было сбить с толку.
Впереди, играя на волынке, шел распорядитель празднеств в национальном костюме шотландского стрелка. За ним — на дрогах, запряженных пестро разубранными лошадьми, — ехали первые старатели прииска: Динни, Олф, Сэм Маллет, Тупая Кирка, Билл Иегосафат, Джонс Крупинка и некоторые другие. Далее следовали оркестр духовой музыки и пожарная команда, а за ними — мэр города и члены городской управы. Его превосходительство сэр Джералд Смит, губернатор штата, и депутаты парламента шествовали в сопровождении внушительного кавалерийского эскорта. Угрюмые, раздосадованные афганцы в белых развевающихся одеждах шагали рядом со своими верблюдами, и несколько жалких, одетых в лохмотья туземцев замыкали шествие.
Кулгарди ликовал и веселился целую неделю, весь разубранный флагами и флажками всех цветов и оттенков. Спортивные состязания, торжественный обед, всевозможные развлечения и бал составляли программу празднеств.
— Вы бы видели, что это было! — восклицал Динни, описывая праздник Моррису и Салли. — Нас село за обед человек пятьсот под длинным навесом, выстроенным специально для этого обеда. Мэр сам говорил мне, что праздник обошелся Кулгарди в пять тысяч фунтов стерлингов. Братья Уилки, которые строили железную дорогу, истратили тысячу фунтов на одно только шампанское. Ну, да им бы еще скупиться! Они загребли целое состояние, когда заключили контракт.
Теперь Хэннан тоже готовился к торжественному дню, когда железная дорога соединит его с Кулгарди. Чтобы не ударить в грязь лицом, было положено истратить на празднества не менее пяти тысяч фунтов стерлингов. С прокладкой железной дороги Хэннан должен был сменить свое старое имя на новое — Калгурли. Уже велись приготовления к торжественной процессии, банкету, балу, спортивным состязаниям, верблюжьим бегам, козьим бегам и всевозможным видам развлечений для старых и малых.
Железная дорога служила залогом дальнейшего процветания этих двух приисковых городов. Она должна была обеспечить строительными материалами и машинным оборудованием рудники, пищей и водой — растущее не по дням, а по часам население, должна была, как верилось каждому, положить конец изоляции приисков и принести с собой все блага современной цивилизации. Открытие железной дороги было встречено всеобщим ликованием.
Вскоре после окончания празднеств Лора уехала на побережье. Олф отвез ее в Кулгарди и усадил в поезд. Красная пыль не пощадила их крошечный домик-бомбоньерку. Плотным слоем она покрывала все — пищу, воду, одежду. Не помогали ни шкафы, ни погреба. От жары Эми худела, становилась вялой и капризной, и Олф не желал рисковать здоровьем своего драгоценного семейства.
