— Миссис Джиотти сказала, что это нам на двоих, — заметила Вайолет с сожалением. Отлив половину воды в кружку, она оставшейся половиной ополоснула лицо и руки.
Вайолет расплела косы, расчесала волосы, уложила их узлом на макушке. Потом надела простенькое голубое платье. Окончив туалет, она внимательно посмотрела на Салли, которая невольно залюбовалась ее юной красотой.
— Вам нужно опохмелиться, — деловито сказала Вайолет. — Я попрошу чего-нибудь у мистера Джиотти. И на вашем месте я бы встала. Когда вы умоетесь, вам сразу станет легче. Сегодня немного прохладнее, и мужчины уже запрягают. Лучше пусть не знают, что вы вчера наклюкались, верно?
— Верно. — Салли приподнялась на койке. Она чувствовала себя отвратительно, но не могла допустить и мысли, чтобы Моррис или кто-нибудь еще догадался о том, как подействовало на нее шампанское.
Вайолет вышла и сейчас же вернулась со стаканчиком бренди. Салли выпила, и ей сразу стало легче. Умывшись и обтерев все тело мокрым полотенцем, она посмотрелась в треснутое зеркальце Вайолет: на нее глянуло больное осунувшееся лицо, но все-таки не такое, какое бывает у женщины, которая накануне напилась и теперь не может очувствоваться. Она смочила волосы, и они рассыпались по плечам шелковистой волной. Ее глаза лукаво сверкнули на нее в зеркале. Ей уже казалось нелепым, что она так корила себя за вчерашнее.
— Это просто несчастный случай, Вайолет, — проговорила она весело, — но впредь я буду осторожней.
— Все так говорят, — ответила Вайолет. — Здесь так мало женщин, и если у мужчины есть золото, он ничего для нее не пожалеет. И приходится пить, иначе он обидится.
— Ну да, — улыбнулась Салли, — потому-то я…
— Мама говорит, что если уж без этого нельзя, так надо пить только виски, — наставительно заметила Вайолет. — А мистер Джиотти пока совсем не позволяет мне пить. Он очень строг со мной, но это от доброты. Чарли говорит, что я здесь точно в монастыре. Но это все-таки не одно и то же.
И она улыбнулась своей медлительной задумчивой улыбкой.
— Это ужасно, что такая девушка, как вы… — нерешительно начала Салли. Она хотела сказать — вынуждена работать в кабаке.
Но Вайолет угадала ее мысль:
— Это счастье, что я получила здесь место, — сказала она чуть-чуть виноватым тоном, словно оправдываясь. — Маме до зарезу нужны деньги. Когда папа вернется домой, мне больше не нужно будет работать здесь. Может быть, он разбогатеет, и мы уедем отсюда. Тогда я смогу учиться и стану певицей.
— Сколько же вам лет? — спросила Салли.
В больших синих глазах Вайолет мелькнула улыбка:
— Считается, что мне восемнадцать, но это неправда. Мне только четырнадцать минуло. Но вы никому не говорите, пожалуйста. Даже Чарли не знает.
— А кто это Чарли?
— Чарли? Да Чарли Лей. — Вайолет явно удивило, что кто-нибудь может не знать Чарли. — Это мой возлюбленный, то есть был бы, но мистер Джиотти даже не позволяет мне с ним разговаривать. Он говорит, что Чарли — лодырь, вечно торчит у стойки и очень много пьет. Но мне Чарли нравится, и он хочет жениться на мне.
Кон и Моррис собрались в путь рано, они решили не ждать завтрака, чтобы добраться до места как можно скорей. Если проголодаются, можно вскипятить котелок и перекусить по дороге.
Видимо, оба они тоже успели опохмелиться. У Морриса лицо отекло и глаза были красные, а голубые глазки Кона все еще блестели от виски, которым он уже успел накачаться. Оба были не в духе и избегали обращаться друг к другу.
Миссис Джиотти и Вайолет вышли на крыльцо, чтобы проститься с миссис Гауг. Миссис Джиотти бранила мужчин за то, что они так торопятся, но с Салли обошлась очень приветливо и ласково, приглашала погостить у них, когда Салли почувствует себя одинокой или несчастной с этими несносными мужчинами.
Джиотти не показывался. Счет, предъявленный им, оказался больше, чем Моррис предполагал. Кон, видимо, был здесь свой человек и мог пить в кредит, но чужому приходилось платить наличными, и Моррис заплатил без возражений, чтобы поддержать свой престиж.
Однако он дал волю своей досаде, рассказывая об этом Салли, когда они снова шагали рядом с повозкой, следуя за Коном, вдоль пыльной дороги, которая поворачивала то на юг, то на восток, извиваясь по обожженной солнцем глинистой равнине; а далеко впереди, у самого горизонта, вставал мираж, маня путников ровной гладью вод и купами тенистых деревьев…
