Аади поздно вернулся домой с собрания.
— Где ты шлялся? — спросил Антон.
— Я не шлялся, — обиделся Аади.
Айно, стоя в дверях своей комнаты, молча подпиливала ногти.
— Он ходит к русским солдатам учиться танцевать вприсядку, — ехидно кольнула она и злорадно усмехнулась, заметив сжатые кулаки брата. — Товарищ комсомолец, — дразнила она, — скоро ваша песенка будет спета.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил побледневший парень.
— Сам увидишь, когда листья начнут падать…[1] Тогда не рассчитывай на мою жалость!
Это Аади слышал и раньше. Парень замахнулся, но отец схватил его за руку:
— Так вот чему учат в твоем комсомоле? — и дал ему затрещину.
— Подлец! — крикнула Айно, захлопнула дверь и стала задвигать ее диваном.
— Что за баррикады ты строишь? — разозлилась Еэва, которая до тех пор безмолвно следила за ссорой.
— Ведь эта красная сволочь может убить и ограбить. Они на все способны! — визжала дочь.
В буржуазное время в контору брали только молоденьких и хорошеньких девушек. Таких, как Айно. Хозяйский сынок катал их на своей машине, приглашал на файф-о-клок и танцы. Еэва не особенно беспокоилась: Айно пошла в отца — тщеславная и расчетливая. Каждая ее улыбка, все ее прелести должны были помочь ей выгодно выйти замуж.
Еэва молчала и утешала себя тем, что у такой девушки, как Айно, любовные дела не зайдут слишком далеко.
Еэва не решалась запрещать, бранить ее или предостерегать. Айно сказала бы:
— А ты сама?
Но новое время внесло перемены в жизнь Айно. И она возненавидела это новое время. Как близко было счастье: загородный дом с теннисной площадкой и бассейном, заграничная собака величиной с теленка, спортивный автомобиль, положение в обществе, зависть подруг и гости к ужину…
Поэтому Айно сжимала кулаки и ждала, когда начнут падать листья…
Трудно быть матерью. Еэва все понимала, но не могла ничего изменить, их семейная тележка катилась дальше сама по себе…
Все уже сидели на местах, готовые к отъезду, и Еэва должна была торопиться. Ветер разрывал тучи и сушил землю.
3
Как и обещал инженер Ситска своей внучке Трине, вышло солнце. Сильный ветер прошелся волнами по созревающим хлебам, слетевшаяся неизвестно откуда стая крошечных бабочек играла над дорогой. Проводник — его прозвали Рыжиком из-за цвета волос — сорвал у края дороги пригоршню стручков гороха и бросил прямо на колени Кристине.
Все новые деревни попадались навстречу. Одни с резными наличниками на окнах домов и высокими заборами, другие с завалившимися соломенными крышами и глиняными печными трубами. Даже сама природа по-разному относилась к этим местам. Некоторые деревни она совсем лишила леса, даже кустарник покрупней трудно было найти в окрестности; а цветы на подоконниках были хилые, с прозрачными водянистыми стеблями.
Обоз поднялся на взгорок. Кристина всплеснула руками и вскрикнула. Внизу в пышной зеленой долине раскинулась деревня, с облезлой мечетью и полумесяцем на остром минарете. Полная солнечного тепла река змеилась перед их взором.
Вокруг цвели синие-синие поля льна, и Рыжик шел рядом с телегой и выискивал тему для разговора, чтобы только быть около Кристины и смотреть ей в глаза. И он тоже назвал девушку цветком.
— Тчечек, — сказал он.
К ним торопился Рууди Популус в шапке с козырьком-клювом и в дождевике, за ухом — полевой цветок. Старик выглядел крепышом: мускулистые икры, мощный загривок, и животик в меру, и маленькие умные глазки, и мохнатые брови, под которыми хорошо скрывать усмешку, толстый нос и красные щеки. А руки его заслуживали отдельной главы: тяжелая работа не косметика.
Он подошел, чтобы спросить у проводника, когда они доберутся до места.
По мнению Рыжика, оставалось проехать километров сорок.
Популус почесал за ухом и продолжал идти рядом с телегой, рассматривая красивую девушку, ее маленькую кругленькую маму и Еэву, дымящую папиросой.
Горячие лучи солнца делали свое дело, и люди потихоньку начали снимать лишнюю одежду. Пярья поглядывала на бескрайние поля и вздыхала:
— Сколько же нужно народу, чтобы с ними управиться!
Перед этим колышущимся морем хлебов она казалась себе крохотной букашкой, и гнетущее чувство тоски по дому вновь овладело ею.
