Внешне терпеливо Танел выслушал поучения и наставления: не спеша он стащил через голову свитер, снял штаны и сапоги и осторожно перелез через борт в воду. Вблизи берега вода еще не остыла после лета, но здесь, в открытом море, она обжигала. Уже проплыв полпути, Танел увидел, что мина, как они и предполагали, очень ржавая; совсем вблизи выяснилось, что у этой сатаны с четырьмя рогами довольно порядочный хвост — кусок троса. Задача Танела значительно облегчалась.
Но ему пришлось немало помучиться, прежде чем удалось сделать петлю на конце троса и прицепить к ней канат, и ни разу у него не мелькнула мысль, что от такой работы можно взлететь на небо.
Больше всего его беспокоило, что собственное тело стало неподвижным, как колода, а руки одеревенели, плохо слушались и что к тому же резких движений делать нельзя и торопиться опасно.
В море стояла безграничная тишина, будто воздух затаил дыхание. И только когда Танел поплыл обратно, Кутье начал ерзать на каюте и радостно лаять. Ионас же вынул изо рта свою изогнутую носогрейку и с чувством облегчения сплюнул в воду. До сих пор дело шло успешно.
Танел взобрался в лодку, вытряхнул воду из ушей и влез в одежду. Руки до того одеревенели, что он не мог справиться с пуговицами. Он дрожал и лязгал зубами, даже солнце оказалось не в состоянии согреть его и обсушить. Теперь пригодилась бы добрая стопка водки. По мнению Ионаса, смело можно было сказать, что мина поджидала их лет сорок под водой, еще с первой мировой войны. Тогда их спустили в Балтийское море пятьдесят тысяч штук, да еще неизвестно, сколько во время последней войны.
Тийт запустил мотор, и мужчины смотрели, как рогатик послушно поплыл за их лодкой. Кутье непримиримо скалил зубы и лаял на мину. Поскольку мина была угрожающе ржавой, а до дому довольно далеко, они решили освободиться от нее на ближайшем мысу. Они знали место, где по камням можно выбраться на берег. И делом Танела оставалось вызвать минера.
Ионас оценивающе смотрел на море. Он надеялся, что, если переменчивый ветер не разыграется, бояться нечего. А море выглядело по-летнему ленивым и глубоко спокойным и, кажется, не замышляло ничего недоброго.
Танел следил за миной, а Ионас — за полоской земли на горизонте, которая уже была видна невооруженным глазом. Над водой далеко разносился голос Ионаса:
Мелусина, Мелусина,
полковая розочка…
Это был удивительно теплый для конца августа день, и в доме, стоявшем у самого моря, использовали погоду, чтобы устроить большую стирку. Уже с рассвета руки Кади были по локоть в мыльной пене. Поздние бабочки кружились у колодца, и мухи жужжали на освещенной солнцем стене дома. Временами Кади отрывалась от стирки, разгибала спину и переводила взгляд на море, ибо чем бы ни занималась рыбачка, она всегда смотрит в сторону моря.
Неожиданно воздух вздрогнул от тяжелого далекого грохота, похожего на осеннюю грозу. Кади посмотрела на небо, но оно оставалось невозмутимо высоким и светлым.
К вечеру белье было выстирано и выкручено, и Саале на тачке повезла его на берег полоскать, потому что вода в их колодце содержала слишком много железа и имела болотисто-ржавый оттенок. Она хотя и была вкусна и годилась для питья, но белье от нее желтело.
Подоткнув подолы юбок, Кади и Саале в резиновых сапогах стояли в воде у берега. Солнце садилось, и море было разноцветным. Женщины макали свои простыни в воду — золотую и синюю. Затем Кади повезла часть белья домой, а Саале осталась дополаскивать.
Чайки покачивались на тихой воде и отдыхали на прибрежных камнях в лучах заходящего солнца. А на песчаную пустошь уже пал вечерний сумрак, и можжевельники стояли все черные.
Саале полоскала скатерть, в уголках которой были вышиты клубники. Держа край скатерти в руках, она прислушалась.
— Са-але! Са-але!
Девушка повернула голову к берегу и стала искать глазами, кто ее зовет.
Она увидела Кади.
Зов повторился. Снова послышалось:
— Са-але! Са-але!
И только теперь Саале услыхала в голосе, зовущем ее, тревогу.
Она выжала скатерть, положила на камень к остальному белью и выбралась на берег. Земля уже была в густо-синей темноте, а море еще лежало розовое.
